44 
Мы вполне мирно уселись пить чай. Она порылась в своем рюкзаке и бросила на стол блокнот с ручкой.
— Пиши.
— Добровольное признание в убийстве Грача?
— Адреса и телефоны. Мишки, Сазона, Карины…
— Ты что, офонарела? Откуда у меня телефон Карины?
— Обычно мужики узнают телефон раньше, чем имя.
— Но я-то — старая клуша. Тем и интересен.
— Пиши, герой. Ты свои дела натворил, теперь моя очередь.
Я отшвырнул блокнот и ручку.
— Зачем ты суешь свой нос дальше, чем тебе положено? Тебе зарубили книгу, я предложил сюжет. Пиши, фантазируй, дорабатывай.
— А ты будешь до конца своих дней прятать морду под козырьком, жить в этом сарае, и, напиваясь до беспамятства, представлять, что я — Карина.
Я подлетел со стула, она умела загнать иголки в самое больное место.
— Тебе-то какое до этого дело? — заорал я.
— Да я по уши в этой истории! Разве ты не заметил? — тоже заорала она.
— Ты имеешь в виду постель? — прошипел я.
— Я имею в виду…духовную близость, — закривлялась она.
— Спасибо. Спасибо за прекрасный вечер, за чудную ночь. Я на работу. Ключ сунешь за косяк.
Но она вылетела быстрее, успев схватить рюкзак и на ходу впечататься в куртку. Она хлопнула моей бедной дверью так, что у пианино заныли все струны. Они ныли в унисон с музыкой в моей душе. Это был гимн всем моим неудачам. Последнее слово опять осталось за ней.
— Ведьма! — рявкнул я в пустоту.
Дверь открылась и зашел…Ильич с Роном. Пес, оказывается, выскользнул за Бедой, но решил вернуться.
— Это что за краля? — с любопытством спросил Ильич.
— Да так… журналисточка одна.
— Стильная бабень!
— В грязных джинсах?
— Почему грязных? По-моему, дорогая вещь.
Они все посходили с ума.
— Слушай, — мрачно продолжил он, — у нас неприятности, поэтому я приехал пораньше, своим ходом.
Он повертел в руках пустую бутылку из-под абсента, бормотнул «круто», и начал излагать.
— Подвал, который ты ремонтируешь, через две недели нужно сдать в аренду. Это нужно сделать обязательно. Пусть там будет не евроремонт, но хотя бы просто свежевыкрашено, побелено, линолеум на полу. Там будет тренажерный зал.
— Я много сделал, к сроку успею.
— Понимаешь, мне кровь из носа нужно сдать это помещение, только Дора костьми ляжет — не даст. Я ее как только не уламывал, деньги совал, она одно твердит: «Не пущу бандюков качаться».
— А качаться будут бандиты?
— Да нет, конечно, зал открывают под уже существующих клиентов, готовых хорошо платить. У тех парней в городе несколько таких залов, какая-то своя методика: они за две недели из дистрофика супермэна делают. От желающих отбоя нет, ходить к ним в залы стало модно, престижно и дорого. В общем, клиентов стало больше, чем могут принять помещения и…
— Им понадобился наш подвал.
— В городе большая напряженка с арендой. Дорого, да и место подходящее фиг найдешь. Нужно придумать как справиться с Дорой.
— Грохнуть, что ли? — ухмыльнулся я.
— Что ты! — взвизгнул Ильич. — Что ты несешь? Помнишь проверяющего из районо? Это ее зять. Они давно под меня копают. Хотят Дору на мое место. А тут ты со своими анекдотами вылез — не мог заметить его гнусную рожу!
— Предупреждать надо, вид у него больно моложавый, думал, новенький.
— Да…ть, я и сам не знал, его Дора пустила по классам разгуливать. А тут ты — здрасьте, жопа, я — не педагог, я — автомеханик. В общем, они понимают, что ты — моя козырная карта. На тебе и ремонт, и экспериментальная программа, под которую деньги собрали, и вообще — куча уроков, которые, если тебя не будет, вести будет некому. В общем…
— Дора хочет пнуть меня из школы.
— Да…ть, хочет. Она там, типа педсовет решила собрать и обсудить твою кандидатуру пока на уровне школы, а там…
— А когда педсовет?
— А… его знает. Она дела воротит, как будто меня уже нет.
— Палила-то в нас не Дора, надеюсь? — заржал я, хотя мне было невесело.
— Палила не Дора, — сник Ильич. Но снова ничего не сказал.
— Может, ей денег побольше сунуть?
— Ей нужно место, а не деньги. Будет место — будут деньги. Как ее зятька в районо назначили, так она и оборзела. Ты это, на педсовет иди, и, пожалуйста, не выделывайся. Попробуй показать свою… лояльность, и полное э… подчинение.
Ильич ушел мрачный. Я вытащил из пачки Житана, которую оставила Беда, последнюю сигарету и закурил. Надо мной сгущались тучи, и самая большая была по имени «Дора».
44 
