Ненавижу свое отражение в зеркале. Хоть я и не уродина. А даже наоборот.

Я почти красавица. У меня темные волосы до плеч, большие серые глаза, правильные черты лица и хорошая фигура, соответствующая стандартным представлениям о хорошей фигуре. Рост у меня средний. Наверное, все это «среднее» и «стандартное» как раз и не позволяет мне считать себя красавицей.

И еще. Уставшая женщина не может быть красивой. А я очень устала. У меня три работы, мама инвалид, сын Васька девяти лет, и очень деятельный муж, который на неделе выдает по три варианта идей, на которых можно разбогатеть. При этом он нигде не работает, потому что везде мало платят.

Я устала так, что совсем забыла, как чувствует себя человек не уставший. Я хочу спать даже во сне, а моя самая большая мечта – просидеть заложницей в подвале у чеченских террористов неделю, нет – месяц; чтобы раз в день, лязгая замками, открывалась железная дверь, и безликая рука просовывала мне алюминиевую миску с дрянной едой. Только никто никогда не возьмет меня в заложники, потому что некому и нечем платить за меня выкуп.

Сегодня я встала в шесть. Я встаю без будильника, он у меня внутри. Я зашла к маме в комнату, и она мне крикнула:

– Лорка! Ты проспала. Я уже полчаса как описалась.

– Мам, – вздохнула я, – ну почему ты не позвонила в колокольчик?

– Я позвонила! – возмутилась мама и потрясла перед моим носом шнурком, оторванным от колокольчика.

Я поменяла ей белье, умыла из тазика, и потащилась к стиральной машине. Каждое утро у меня начинается со стирки.

– Лорка! – вслед сказала мне мама. – Мне на завтрак жидкую манку с клубничным вареньем!

– Мам, я вечером гречку сварила!

– Я так и знала, – тихо сказала мама, – что если я заболею, мне воды никто не подаст. – Она отсутствующим взглядом уставилась в окно, на котором мороз нарисовал замысловатые узоры, и за которым было абсолютно темно. Она просила меня никогда не закрывать шторы.

– Мам, манку пять минут варить, и клубника еще осталась.

Закрывая дверь, я увидела, как она отвела взгляд от окна и в глазах у нее была искренняя радость, что на завтрак будет не гречка, а манка, и что клубника еще осталась...

– Лорка! – крикнула мать из-за закрытой двери. – А ты мне судно-то не поставила! Ведь я только пописала, но еще не...

Я сделала вид, что не слышу, и включила стиральную машину.

Сварив манку, я пошла будить Ваську. Ему до школы ехать не меньше часа на двух автобусах, поэтому, если не поднять его сейчас, он успеет только ко второму уроку. Каждое утро я придумываю новый способ его будить. Будильник, трещащий над ухом, поливание водой из чайника, щекотание пяток уже не помогает. Васька не считает это неудобствами, при которых невозможно спать. Вчера я зажала ему нос, он помучился ровно три секунды, потом открыл рот и, дыша через него, преспокойно стал дрыхнуть дальше. Я так разозлилась, что дала ему подзатыльник, чего никогда раньше не делала. Но Васька не обиделся, потому что ничего не заметил. Пришлось волоком стаскивать его с кровати: после стирки белья, не самая приятная нагрузка.

Сегодня я решила не тянуть время и сразу стащила сына на пол. Васька посидел-посидел на полу, завалился на бок и заснул.

– Ну и черт с тобой! – разозлилась я. – Дрыхни, и будешь жить на диване бедным, как папаша!

Я тут же пожалела, что так сказала, но Васька открыл заспанные глазенки и начал искать штаны.

Мне жалко Ваську, но все школы, которые находятся близко к дому – специализированные гимназии, где размеры спонсорской помощи, взимаемой с родителей, такие, что мне придется устроиться еще на три работы.

– Зайди к бабушке, – напомнила я, хотя могла бы этого не делать. За два года, с тех пор как маму парализовало, он ни разу не уселся завтракать, пока не поболтает с Ивой.

В свое время я отвоевала право называть Иву мамой, но называться бабушкой она не захотела даже будучи беспомощной и парализованной.

Еще пару лет назад мать была цветущей, здоровой женщиной, бегала по салонам красоты и мечтала сделать круговую подтяжку лица, считая, что шестьдесят – самое время начать радоваться жизни. Инсульт изменил ее планы. Деньги, собранные на пластическую операцию, были потрачены на лекарства, сиделок и массажисток. Духом мать не упала. «Любая болезнь, если ее вовремя не начать лечить, пройдет сама», – оптимистично заявила она, едва смогла говорить. Она по-прежнему запрещала называть себя бабушкой и мечтала сделать пластику. Она просила меня выщипывать ей брови и подкрашивать губы, потому что пока плохо владела руками, а выглядеть старым паралитиком не хотела. Вечерами Ива так трещала с подружками по телефону, что поверить в то, что совсем недавно она только мычала, было невозможно.

  1