Последние отзывы

  48  

Я не стала с ним пререкаться и понеслась в бильярдную. Ноги несли меня, будто, касаясь пола, они получали в пятки электрический разряд. Никогда раньше я не совершала безрассудных поступков. Я всегда была осторожна, боязлива, предусмотрительна. Я считала, что те, кто рискуют только для того, чтобы словить адреналин, имеют нездоровую психику.

Что я задумала? Разобраться в этом деле сама? Провести забойную новогоднюю ночь? Привязать к себе Балашова недетскими подвигами? Я должна думать о маленьком Ваське, о беспомощной Иве, о том, что если меня подстрелят в этом доме, то Вадик непременно помрет с голоду. Я должна думать о тех, кто от меня зависит, только... я всю жизнь о них думала, и, наверное, поэтому сошла с ума.

* * *

В бильярдной все было по-прежнему. Первым делом я сунула в карман балашовский мобильник. Виктор полулежал на зеленом столе с кием в руках, будто собираясь из неудобного положения ударить по шарам. Маленькая кровавая дырка почти посредине груди говорила о том, что стрелявший стоял к нему лицом к лицу. Виктор совсем не боялся этого человека, значит, он его знал. Он не испугался даже тогда, когда человек взял в руки браунинг, лежавший, видимо, где-то рядом. Виктор не верил, что этот человек может в него выстрелить, как не верил в то, что на это способен Балашов.

Я порассматривала его лицо – тонкий нос, узкий рот, который даже после смерти кривила усмешечка. Он был сильно в себе уверен, этот Виктор. Балашов был уверен в других, а Виктор – в себе.

Я обшарила все карманы его пиджака, не забыв про внутренние, но ничего не нашла. Вообще ничего. Ни бумажника, ни документов, ни мобильного, ни даже сигарет! Пришлось сделать вывод, что до меня Виктора кто-то уже обыскал. На этом мои детективные способности иссякли, и я полезла в сейф за оружием. Дверь, легко ответив на нужный код, открылась, я увидела черные бархатные коробки, но вспомнить на какой полке и какой по счету пистолет мне следует взять, я не смогла. Эти черные коробки, изнутри подбитые красным атласом, совершенно сбили меня с толку. Все правильно, это же коллекция, а не склад. Забыв, какой пистолет я должна взять, я выбрала ... самый большой. Если он и не заряжен, то выглядит устрашающе, и весит как гантеля.

Пристроив его в карман Кириных брюк, я с трудом удержала вертикальное положение. И тут меня осенило. Я обыскала не все карманы у Виктора. Я забыла, что в брюках тоже они есть. А ведь именно там мужики таскают, или забывают всякие важные, иногда шокирующие мелочи. Однажды, стирая штаны Вадика, я обнаружила в кармане использованный презерватив. Я не стала уточнять тогда, с кем и когда он успел сходить налево, просто стала просить его освобождать карманы перед тем, как подсовывать мне брюки в стирку. С тех пор я не могу без брезгливости запускать руку в карманы мужских штанов. У Виктора я тоже что-то нащупала в недрах безупречных брюк. Прохладное, скользкое, омерзительное. Я отдернула руку, но вспомнила, что я теперь другая – я ничего не боюсь – ухватила пальцами «это» и вытащила на свет.

Это оказался паспорт. Паспортина в шикарной кожаной обложке. Это она так скользила в руках. Очень странно, что такой «шикарный парниша», как Виктор, был поклонником пролетарского способа хранения документов. « Я достаю из широких штанин, дубликатом бесценного груза...»? Я открыла паспорт. Камха Виктор Валерьевич, 1962 г. рождения, женат, сын – скудные паспортные данные. Скучно, плоско, неинформативно. Во всяком случае, для такого сыщика, как я. Я отправила паспорт к пистолету в карман, закрыла бильярдную на ключ и помчалась на второй этаж.

У рубильника скучал Балашов. Вид у него был такой, словно он мысленно писал стихи.

– Бдишь? – спросила я его, пробегая мимо.

– Бздю, – согласился он, перепутав значения слов.

Не такой уж он и начитанный.

– Ты лучше бди, – пошутила я, но он не понял и закатил глаза, наверное, подбирая красивую рифму.

* * *

У Иван Палыча оказались приоткрыты глаза. От ужаса я чуть не завыла, но потом вспомнила, что я другая, я крутая, у меня в кармане пугач размером с чугунную сковородку, и бояться нужно меня. Скорее всего, глаза у него были приоткрыты и тогда, когда я его обнаружила, просто я не старалась его рассмотреть.

Иван Палыч напоминал даже не сухую прошлогоднюю ветку – по сравнению с ним, она казалась бы гигантской. Он напоминал ... ковыль. Есть такая степная травка с белым пушком, она колышется от малейшего ветерка. Мертвый эконом вызывал у меня гораздо больше жалости, чем мертвый Камха. Белый пушок вокруг лысинки, сухие, узловатые ручки, ноги детского размера, лицо в глубоких, частых морщинах. Я рукой закрыла ему глаза. Спи спокойно, милый эконом. Ты никогда больше не выпьешь водочки с однополчанином из старой железной кружки и не споешь с ним любимые фронтовые песни. Смерть застала тебя на боевом посту. Что ты знал? Что видел? Почему вернулся? Сначала я обшарила карманы его брюк. Пусто. В пиджаке слегка раскрошились дешевые папиросы «Прима», да завалялись еще более дешевые таблетки от давления «Раунатин». Я осмотрела рану на спине – нож. Точно нож. Криминалистом быть не надо, снегурочка догадается.

  48