72 
* * *
Балашов, опустив Элю на пол, двинулся к Вилю.
Сейчас все закончится. Чем – неизвестно. Детдомовский мальчик ни перед чем не остановится. Главный герой – в трусах. Хоть бы они были в синюю клеточку, а не горошек!
Я прижала Элю лицом к себе, но Эля вывернулась, она не хотела быть испуганным слабым ребенком.
Балашову до Виля осталось два шага.
– Разверни бумагу, – приказал ему Виль.
– Отпусти Киру, тогда разверну!
Виль немного ослабил хватку, Кира чуть разогнулась, чтобы не так нависать над бассейном.
– Тебе ни к чему бумага! – крикнул Балашов, протягивая сложенный вдвое лист. – Нужно было лучше и больше учиться, чтобы понимать это!
– Мне ни к чему было больше учиться! Чтобы иметь много денег, нужно лишь уметь отбирать их у таких толстых как ты! Разверни бумагу и положи у моих ног!
Балашов тянул ему лист.
– Бумага тебе ни к чему!
Виль не выдержал и протянул руку к листу. Балашов сделал еле заметный шаг назад. Виль поддался на обманный маневр и отклонился от края бассейна. Кира, чуть-чуть обретя устойчивость, сделала единственно правильный в ее положении шаг: извернувшись, она впилась зубами в державшую ее руку. Из-под зубов ее брызнула кровь. Виль вскрикнул. Я вскрикнула. Эля вцепилась а меня руками.
– Хде Вихтог? – пробормотала теща в голубой норке.
Балашов сцепился с Вилем, Кира выкрутилась из схватки целой, невредимой, и неожиданно трезвой.
Дрался Балашов хуже, чем стрелял. Если бы не его вес, Виль спихнул бы его на бетонное дно в первую же секунду. Виль дрался привычно, зло, ставя на карту жизнь или смерть. Балашов же, по-моему, думал не о том, как уцелеть, а о том, что недолюбленные дети вырастают в негодяев, и в этом не их вина. Если вдруг Балашов победит в схватке, он Виля усыновит.
Минута, вторая... Они танцевали на краю пропасти в обнимку, как два влюбленных в гей-клубе. «Несомненно, все это скоро кончится, быстро и, видимо, некрасиво...» Если ты останешься жив, я почитаю тебе Бродского, хотя, наверное, ты без ума от Вертинского...
Балашов пытался оттащить Виля от пропасти, но получалось у него плохо, каждую секунду они могли упасть туда вместе – у английского детектива могла оказаться кровавая американская развязка. Кира отползла под пальму, где прихрамывая, мирно пасся попугай. Она привалилась к кадке и зачем-то терла ладонями лицо, стирая с него остатки косметики и кровь своего короля.
Алевтина Израилевна подозрительно долго не теряла сознание и не задавала вопросов.
Элю я схватила за руки и прижала к себе, чтобы она не вздумала сунуться в драку.
Виль сбил Балашова с ног. Они покатились, нависая головами над бассейном. В такой диспозиции Балашов потерял преимущества роста и веса, Виль быстро оседлал его, сомкнув руки на шее противника. Мелькнув ягодицей в синий горошек, Балашов голой ногой ударил Виля в пах. Виль, отложив удушение, инстинктивно схватился за ушибленное место. Балашов успел вскочить на ноги. Виль настиг его руками и стал толкать в сторону ямы.
Я сильнее прижала Элю к себе и закрыла лицо ей руками.
– Пусти! – Эля укусила меня за палец и вырвалась из рук. – Эй, электрик, а ты знаешь, что дома стены помогают?! – Она помчалась, и на бегу, хватая какие-то камни из кадок, стала бросать их в стеклянные стены. Некоторые стекла просто трескались, другие стеклянным дождем со страшным грохотом сыпались на пол.
– Эй, электрик!
Кира завизжала, попугай тяжело взлетел и заметался по саду.
– А не позвать ли нам...?!
Виль от грохота вздрогнул, Балашов отшатнулся от края. И тут грохнул выстрел.
* * *
Выстрел грохнул и потонул в звуке бьющегося стекла. У Виля на лбу появилась темная родинка, как у индийской красотки. Виль постоял секунду, удивленно посмотрел вокруг, и стал падать вниз. Он успел схватить Балашова за край широких трусов, синий горошек поплыл, исказился, треснул, Балашов ударил по теряющей силы руке – он предпочел оказаться жестоким, чем очутиться с голым задом. Я похвалила его мысленно. Где-то на дне бетонной ямы раздался гадкий звук – будто взорвалась водяная бомбочка.
Я повернулась к дверям. И поняла, что стреляла Алевтина Израилевна – она по-прежнему заслоняла дверной проем голубой норкой невиданного размера. Но норка вдруг зашевелилась, и из складок фасона «трапеция» вынырнул щупленький... Дед Мороз!
– Говорил же я, господа, давайте запремся в гостиной и до утра проиграем в Зассыху! Я так не хотел применять оружие! Все живы, господа?! Кажется, вас стало больше!
72 
