очень нудно 
98 
Я засмеялся. Я так захохотал, что кошки на крыше вздрогнули и фанера на потолке ходуном заходила.
— Брысь! — крикнул я им. — Брысь, сволочи! Батя Барсук, а я не погиб!! Живой я! — Я встал и сплясал чечетку, хотя никогда в жизни не пробовал это делать.
— Я трус. Я убийца. Я подлец. Я ничтожество! Я со дня на день откладываю звонок твоей жене и твоему деду, чтобы сказать им, что ты невиновен. Я не представляю, что с ними будет, когда я скажу им это… Я не представляю, что будет со мной… — Он не слышал меня. И кошки на крыше меня не слышали. Они завозились там, и фанера над головой опять затрещала. Тогда я громко спел «Ой, мороз, мороз!». Я хотел доказать майору, что я живой, но он опять испугался.
— Слышь, ты больше ко мне не являйся, — жалобно попросил он. — Я молоточника поймаю и на пенсию уйду. Слово даю! Огород посажу, дом приведу в порядок, крышу вон починю. Ты только ко мне не являйся, а то на Красногвардейской очень плохие условия.
— Не привидение я!
— Кыш… — майор помахал у себя перед носом рукой. — Кыш!
— Я не Кыш, я…
— Чебурашка? — с надеждой поинтересовался майор.
Я поискал глазами, чем бы можно доказать свое земное происхождение. На глаза мне попался нож. Я взял его и порезал себе палец. Кровь закапала на пол, я сунул палец майору под нос.
— Скажи, разве у привидений бывает кровь?
— Не знаю, — побелел Барсук. — Я не знаю, бывает ли у привидений кровь. Марксизм-ленинизм ответ на этот вопрос умалчивает…
— Тьфу! — разозлился я. — Я жи-вой! Живой я! Пьяный, порезанный, морально опустошенный, но живой! Я пришел сказать тебе, что не погиб в той аварии!
— Какой аварии? — Барсук сидел белый, как мел, он с трудом удерживал равновесие на табуретке, рискуя свалиться в любой момент. Кажется, он созрел для клиники на Красногвардейской, но мне решительно надоело быть привидением. Я схватил его руку и приложил к своему сердцу, чтобы батя Барсук убедился, что оно бьется, поверил, что я из плоти и крови и перестал мучиться угрызениями совести.
Майор побледнел еще больше и стал валиться под стол. Одновременно с этим фанера на потолке затрещала, проломилась, и вместе с фрагментом шифера на обеденный стол свалилась… Беда.
* * *
— Твою мать, — только и смог сказать я.
— Мать твою, — пробормотала Беда. — Что за крыши у ментов пошли? Из картона, что ли?!
Старый стол устоял. Элка стояла на нем на четвереньках и действительно напоминала большую, шкодливую кошку.
Я протрезвел мгновенно. И не столько от свалившейся с неба Беды, сколько оттого, что батя Барсук упал на пол и смахивал на бездыханный труп.
Беда огляделась, заметила лежащего на полу майора и спрыгнула со стола.
— Что это с ним? — она попинала майора узким носком туфли.
— Ты следила за мной?!! — заорал я. — Ты подслушивала на крыше?!!
— А ты думал, я буду на диване сидеть и в носу ковырять?! — усмехнулась она. Я признал, что был полным кретином, что ни разу не оглянулся, когда преследовал Барсука. Похоже, Элка топала за мной от самого дома, пряталась, когда я торчал у отделения, кралась за нами до частного сектора, а потом каким-то образом забралась на крышу, чтобы быть в курсе происходящего.
— Тридцать пять с половиной ноль, в твою пользу, — уныло подвел я итог.
Элка меня не слушала, она склонилась над Барсуком и щупала ему пульс.
— Живой, — то ли удивилась, то ли разочаровалась она.
— Бэ-э — э… — вдруг проблеял майор, — бэ-э-э…
— Ну вы тут нажрались, — кивнула Беда на пустые бутылки, чудом устоявшие на краю стола. — А ведь майору-то с утра на работу идти, убийц ловить! Правда, майор?
— Бэ-э-э, — снова подал голос майор.
— Что он хочет сказать? — спросила у меня Элка.
— Наверное то, что ты сломала его крышу, — предположил я.
— Фиг с ней, с крышей. Главное — ты свободен. — Элка обняла меня и поцеловала так, как никогда в жизни не целовала — длинно, всерьез, как целуются школьницы, которые хотят доказать, что они взрослые и умеют все.
— Пятьдесят целых, восемь десятых ноль в мою пользу, — пробормотал я, когда она освободила мои губы.
— С чего это ты перешел на дроби?!
— От счастья. — Я обнял Элку. — От большого человеческого счастья я перешел на дроби.
Мы стояли посреди разгромленной веранды и, задрав головы, смотрели на звезды, которые светили в щербатый пролом. Под ногами у нас валялся пьяный майор и это обстоятельство почему-то делало меня еще более счастливым.
98 
