160 
Я не обернулась, чтобы бросить взгляд на дворец Святой Марии. Моя тамошняя жизнь ускользала от меня вместе с рассудком, как перчатка, снимаемая с руки. Я лишилась всего: Альфонсо, маленького Родриго, доверия, которое я питала к Лукреции. Даже мой муж, не так давно поразивший меня своей несомненной верностью, и тот меня покинул.
Мы прошли по мосту над излучиной Тибра; под его свинцовыми водами разлагались трупы жертв Борджа. Я молилась о том, чтобы поскорее присоединиться к ним.
Шедший рядом со мной Микелетто заговорил любезно и почтительно:
— Его святейшество подумал, что перемена обстановки может помочь вам легче перенести горе, ваше высочество. Мы приготовили для вас новые покои — надеюсь, они вам понравятся.
Лицо мое исказилось от ненависти.
— Скажите-ка, сударь, что это за пятно у вас на руке? Уж не кровь ли?
Микелетто непроизвольно поднял руки и растопырил пальцы, чтобы осмотреть их. Лишь мгновение спустя, заметив появившееся на моем лице мрачное злорадство, он опустил руки и попытался скрыть свое замешательство.
— Думаю, так оно и есть, — сказала я. — Ведь Чезаре поручил вам убить моего брата лично, дабы все было сделано наверняка?
Улыбка сошла с лица дона Микелетто. Он больше не делал попыток заговорить и помалкивал до тех самых пор, пока мы не добрались до места назначения.
Я никогда прежде не бывала в замке Сант-Анджело и знала лишь, что он пользуется дурной славой тюрьмы. Я подозревала, что меня поместят в грязную тесную камеру с охапкой соломы вместо постели, цепями на стенах и ржавой железной решеткой вместо дверей.
Мы с доном Микелетто прошли через ухоженный сад к боковому входу. Там он знаком велел всем стражникам, кроме двоих, оставаться на месте. Меня провели по коридорам, напоминающим дворец, в котором я так долго прожила.
Наконец мой проводник отворил деревянную дверь, покрытую красивой резьбой. За ней обнаружилась моя «камера». В прихожей я увидела стул, перенесенный сюда из моих покоев во дворце Святой Марии; пол укрывали меховые ковры. В спальне на кровати лежало мое парчовое покрывало, на окнах висели мои шторы, а на стенах — серебряные подсвечники. Маленький балкон выходил в сад.
Я смотрела на все это в оцепенении, ничего не говоря. Я предпочла бы более грубую обстановку, соответствующую моему горю. Эта роскошь и знакомые вещи нисколько меня не утешали.
Я повернулась и обнаружила, что Микелетто улыбается мне.
— Конечно же, донна Эсмеральда присоединится к вам, — сказал он. — Она сейчас собирает ваши вещи. Если вам что-либо потребуется — спрашивайте, не стесняйтесь. Только, пожалуйста, если вы захотите погулять в саду или навестить своего супруга во дворце Святой Марии, зовите охрану — не стоит забывать о недавних прискорбных событиях.
— Кто все это устроил? — требовательно спросила я. Уголок рта дона Микелетто поднялся еще выше.
— Скажу вам по секрету, ваше высочество: дон Чезаре. Он глубоко сожалеет о политической необходимости и тех печалях, которые она вам причинила. Он совершенно не желает усугублять ваши страдания.
«Будь добр к Санче», — сказала тогда Лукреция. Она утверждала, что Чезаре до сих пор любит меня.
Но мне не нужна была его доброта. Я желала лишь одного — мести. И забытья, если у меня хватит мужества искать его.
Вскоре, как и было обещано, появилась донна Эсмеральда и другие слуги, несшие мои вещи. Я перенесла эту суматоху молча. Я уже решила сегодня же ночью покончить с собой, приняв кантереллу в знак протеста против смерти моего брата, хотя и знала, что тогда мы с ним разлучимся навеки, если только рассказы о загробной жизни верны: ведь он, несомненно, пребывает в раю, а я, самоубийца, попаду в ад.
Я не знала, сколько яду нужно и сколько человек может отправить на тот свет мой флакончик, и потому решила проглотить все. Может, тогда я умру быстро, без страданий, вызываемых этой отравой. Нужно будет подождать, пока донна Эсмеральда на что-нибудь отвлечется, и тогда я скроюсь и от нее, и от стражников, выйдя на балкон.
Весь остаток дня я просидела в кресле в прихожей, а слуги тем временем приводили мои комнаты в порядок.
В сумерках нам доставили прекрасный ужин. Я не могла есть, невзирая на все увещевания Эсмеральды. Тогда она съела, что ей понравилось, и из своей, и из моей порции, и слуги унесли тарелки.
Но я попросила вина и поставила кувшин и кубок рядом с собой. Эсмеральда, как это происходило каждый вечер после смерти Альфонсо, принялась уговаривать меня отправиться в постель. Как всегда, я отказывалась, говоря, что лягу, когда устану. К счастью, Эсмеральда утомилась после сегодняшних хлопот и рано уснула. Услышав ее ровное дыхание, я поняла, что мой час настал.
160 
