8 
– Отлично, а то у меня гора грязной посуды. Как прошла ночь?
– Нескучно. Гадала на картах.
– Почему не на кофейной гуще?
– На кофейной гуще гадают только старые перечницы.
– А ты у нас, конечно же, юная фея!
– Во всяком случае, до кофейной гущи пока еще не дожила.
– Ладно, не злись. Что говорят твои карты?
– Дело может закончиться тюрьмой.
– Тюрьмо-о-ой?! Что, так и говорят?!
– Не дословно, конечно, но наше благое дело завершится казенным домом. Так утверждают карты.
– Ну, милая моя, казенный дом – понятие растяжимое. Это может быть супермаркет, кинотеатр, фитнес-клуб, поликлиника, клуб ветеранов, сауна, загс, наконец!
– Ох, Верочка, страшно мне! А ну как все откроется раньше времени?! На нары в моем возрасте… стыдно и несолидно.
– Ты же у нас юная фея! Тебе всегда «…до» и ни на секунду «после…»!
– Верунь, вот что ты всегда умела, так это утешить!
– Ладно, Кларка, не дрейфь! Кто нас посадит? Мы две милые, добропорядочные старушки. Подумаешь, пошутили.
– Сейчас поругаемся! Я не старушка. Мне место в метро не уступают, и я не хожу в дурацкие ветеранские клубы!
– Ну хорошо, мы две добропорядочные, милые дамы.
– Вот так-то. Верунь, мне кажется, они друг другу совсем не понравились.
– Это хорошо.
– Почему?
– Настоящие чувства замешиваются на противоречиях. Все, что случается нахрапом и по мгновенной обоюдной симпатии, – очень недолговечно и оправданно только в животном мире.
– Ой, не знаю… Мне очень страшно. Они начинают ненавидеть друг друга!
– Мы это исправим.
– Как?
– Пускаем в ход запасной вариант Б!
– Ой! Это нужно хорошенько обдумать. Приезжай ко мне в восемь вечера, все обмозгуем. Угощу тебя «Щечками королевы», заодно и поговорим.
– Чем ты меня угостишь?
– Дуська сделала обалденное блюдо по моему рецепту! Берешь черную икру, фаршируешь ею помидоры, а сверху украшаешь зеленью и тертым сыром.
– Давай-ка лучше ты ко мне приезжай на диетические хлебцы с зеленым чаем. В твоем рационе слишком много черной икры, ты суешь ее везде по поводу и без повода. А в нашем возрасте, пардон… в моем возрасте, пора считать сахар и холестерин. Так что давай ко мне!
– А как же «Щечки»?
– Скорми их Дуське. Приедешь?
– Да! Но «Щечки» Дуське? Это как-то несправедливо…
– Ладно, привози их моему коту. Бай, милая!
– Бай-бай, дорогая!
Весна зарождалась в недрах хмурой московской зимы исподволь, незаметно, но очень настойчиво. Еще было очень холодно, по-прежнему продолжались короткие дни и длинные ночи, но вдруг иногда, в полдень, выглядывало шальное солнце и начинало жарить совсем по-летнему. И тогда снег плавился под ногами, капель барабанила по металлическим подоконникам, с крыш валились сосульки величиной с французский батон. Прохожие стаскивали шапки, расстегивали верхние пуговицы шуб и пальто, и глаза у них становились весенними – блестящими и немного блудливыми.
Все ждали обновления и любви. Даже старушки на лавочках и бездомные больные собаки.
Цветочницы хищно высматривали среди мужского населения своих жертв, норовя всучить им втридорога увядающие букеты. До Восьмого марта оставалось чуть меньше двух недель, и город истерично готовился к празднику.
Евдокия остановилась у цветочного ларька и, прикрывшись от солнца рукой в вязаной варежке, придирчиво осмотрела витрину.
Цветочница, не узрев в ней серьезного покупателя, продолжила лузгать семечки и листать какой-то журнал.
– Добрая женщина, у меня десять детей, муж-алкоголик и мать-инвалид, мне никогда не купить цветов! А так хочется праздника, ведь весна, солнце светит, птички поют… Может быть, у вас завалялся никудышный, вялый букетик, который нельзя продать? И вы отдадите мне его просто так, задаром, добрая женщина?! У меня десять детей, муж-инвалид и мать-алкоголик, мне никто никогда не дарил цветов! Купить их я себе не могу позволить, а так хочется, так хочется иметь хоть какой-нибудь завалящий букетик! – Евдокия протараторила текст, стараясь заглянуть продавщице в глаза.
Цветочница от такой наглости выронила журнал, подавилась семечками и закашлялась.
– Я не поняла, что вы хотите? – переспросила она.
Тетка, заглядывавшая в окошко, заискивающе улыбнулась. На ней был войлочный желтый берет с глупой пимпочкой на макушке и длинный зеленый шарф, туго перехватывающий ворот поношенного пуховика. Тетке могло быть и двадцать, и тридцать, и сорок. Лицо без косметики, все в крупных, рыжих веснушках, оккупировавших даже оттопыренные уши.
8 
