очень нудно 
37 
— Отсюда кажется, что он совсем близко, — сказала наконец Одри.
Томас поднял глаза и посмотрел на Галлз Пойнт.
— Да, мы могли бы добраться туда вплавь.
— Только не при таком отливе. Помнится, у Камиллы была горничная — страстная купальщица. Она переплывала реку туда и обратно всякий раз, когда прилив позволял. Высоко стоит вода или низко — значения не имеет, но если она отходит, то сносит тебя к самому устью реки. Так с ней однажды и случилось, только она, по счастью, не растерялась и выбралась на берег у Истер Пойнта цела и невредима — правда, совсем обессиленная.
— Странно. С виду тут вполне безопасно.
— Это не здесь. Течение там, на другой стороне. Знаешь, под утесами ведь очень глубоко. В прошлом году один человек пытался там покончить с собой: бросился вниз с Лысой Головы — но его задержало дерево, растущее прямо из середины скалы, и береговая охрана быстро до него добралась.
— Бедняга, — сказал Томас. — Бьюсь об заклад, он не был им благодарен. Мерзкое, должно быть, состояние, когда решишься покончить со всем этим, а тебя вдруг спасают. Чувствуешь себя полным идиотом.
— Возможно, теперь он и рад, — с задумчивым видом предположила Одри. Она на минуту попыталась себе представить, где сейчас может быть этот человек и что он может делать…
Томас попыхивал трубкой. Повернув чуть-чуть голову, он мог наблюдать за Одри, и он отметил про себя печальное выражение ее лица, когда она смотрела на другой берег. Он любовался ее длинными темными ресницами на чистой линии щеки, маленьким похожим на раковинку ушком.
Тут он вспомнил о ее вчерашней пропаже. Он порылся в кармане.
— Кстати, я нашел твою сережку — ту, что ты потеряла вчера вечером. Вот, держи.
— О, чудесно. А где ты ее нашел? На террасе?
— Нет. Она была рядом с лестницей. Ты, должно быть, обронила ее, когда спускалась к обеду. Я обратил внимание, что за столом ее у тебя не было.
— Я рада, что она нашлась.
Одри взяла украшение. Томас подумал, что серьга слишком велика для такого нежного ушка. Те, что надела сегодня, тоже были большие.
— Ты носишь серьги, даже когда купаешься, — заметил он. — Не боишься потерять их?
— Эти? Нет. Эти очень дешевые. А вообще, я не люблю ходить без серег из-за этого. — Она коснулась левого уха, и Томас вспомнил, что еще в детстве ее укусил старый пес Баунсер.
Они молчали, заново переживая памятную обоим картину далекого детства. Одри Стэндиш (так ее тогда звали), высокая тонконогая девочка, наклонилась к Баунсеру, который раскровавил себе лапу. А он вдруг жестоко укусил ее за ухо. Пришлось даже шов наложить. Хотя сейчас следов почти не осталось — только крохотный шрам.
— Моя дорогая девочка, — с нежностью заговорил Томас, — отметину едва можно разглядеть. Почему ты не забудешь о ней?
Одри задумалась, подыскивая нужное слово, потом сказала с совершенной серьезностью:
— Потому… потому, что я не выношу пятен.
Томас понимающе кивнул. То, что Одри сейчас сказала, совпадало с его собственным представлением о ней, ее врожденном стремлении к совершенству. Она являла собой законченное произведение, выполненное без малейшего изъяна.
Он вдруг сказал, не удержавшись:
— Ты гораздо, красивее, чем Кэй.
Одри быстро повернулась к нему.
— О, Томас, ради бога. Кэй… Кэй совершенно восхитительна.
— Снаружи. Не внутри.
— Так ты имеешь в виду, — сказала Одри с усмешкой, — красоту моей души?
— Нет, — сказал Томас и выколотил пепел из трубки. — Я имею в виду основу. Твои кости, надо полагать.
Одри рассмеялась. А Томас опять набил трубку и стал курить, глядя на воду. После этого они довольно долго сидели молча. Время от времени Томас осторожно поднимал голову и поглядывал на Одри: погруженная в свои мысли, она ничего не замечала. Наконец он тихо спросил ее:
— Что же тебя мучает, Одри?
— Мучает? Что ты хочешь этим сказать?
— Что-то мучает тебя. Я вижу. Есть что-то.
— Да нет, ничего нет. Совсем ничего.
— И все-таки есть. Я же вижу.
Она покачала головой.
— Ты мне не скажешь?
— Мне нечего говорить.
— Я, наверное, веду себя, как бесчувственный чурбан, но я должен это сказать… — Он остановился. — Одри, неужели ты не можешь забыть все это? Не можешь выбросить все это из головы?
Ее тонкие пальцы судорожно сжали холодную поверхность скалы.
— Ты не понимаешь… ты не можешь начать понимать.
— Но, Одри, дорогая, я как раз понимаю. Понимаю, потому что… я знаю.
37 
