Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
109 
# # #
На самом деле, каждый писатель пишет в жизни всего одну книгу. Хотя издавать может и больше. Это либо черновики, либо разбодяженные повторы удачного решения в новой обертке. А основная книга — все-таки одна. Где-то посередке между черновиками и повторами.
Поэтому радикальным и при этом очень гуманным средством борьбы с писательской болезнью было бы вот что: запретить выпускать более трех книжек одного автора. Хотя и три, конечно, многовато. Лишняя отмаза, чтобы написать вторую и третью после первой. Но это, повторяю, гуманно. И не только в отношении автора, но и в отношении окружающих. Ну вспомните, что я там говорил об опасных аутистах. Сразу не соскочишь, слишком сильная ломка.
Если развивать эту отмазу и дальше, во второй книжке многие удачно исправляют ошибки первой, но еще не впадают в искушение штамповки сериалов.
Что же я мог исправить в «Паутине»? Послушать критиков? Так с ними все ясно. Телкам нравится, а критики-мужики — просто инфантилы, Голлимудом воспитанные.
Значит, исправлять нечего? Нет, есть. Просто они этого не заметили. Но человек с расширенным сознанием всегда видит свои ошибки сам.
Проклятый Франкенштейн моего первого албана начал оживать практически сразу после публикации «Паутины» в Интернете. Все сбывалось. Все самое поганое.
Первое совпадение процитировал Рома Лейбов:
«С другой стороны зала раздалось заунывное старческое бормотание: „Линк… линк… лин… клин… клин!..“ — какой-то ретроград купил мультимедийную версию „Киборща“ Вознесенского. Бормочущий голос закончил превращение „линка“ в „клин“ и смолк, но после паузы начал следующий круг: „Яху… яху…“ Я не стал дослушивать, к чему в этот раз сойдется Вознесенский, и поднялся на второй этаж».
В реальности Вознесенский написал поэму про Интернет в конце 2000-го. Он не допер до шутки с Yahoo! но был очень близок. У него все начиналось словами «Я вышел в сайт», дальше шла откровенная психиатрия:
- Только выбегу поутру,
- с горки с выгибом посмотрю:
- за Рублевским шоссе — ru,
- и в брусничном бору — ru…
До таких тонкостей я в своих прогнозах, конечно, не додумался. Хотя знал, что раньше Вознесенский бегал голышом перед иностранными корреспондентами, показывая им свою версию «Купания красного коня». Но теперь он, значит, бегает везде, где есть «ру». Его уже видели на Рублевском шоссе и в брусничном бору. Поступают тревожные сообщения из Румынии и Руанды. Остерегайтесь говорить слова с «ру», граждане! Даже когда вы произносите их шепотом, не успеете оглянуться — а за спиной у вас уже стоит… А я, выходит, косвенно поспособствовал.
Следующую неприятность, предсказанную в «Паутине», заметили уже несколько человек. Цитату публиковали даже с фотографиями реальных подтверждений.
«Говорили, что нынешняя мэр города, ярая феминистка, развернула широкую, хотя и неявную кампанию против фаллических символов в городской архитектуре. Законодательному Собранию, посвятившему этой проблеме специальное закрытое заседание, как будто удалось отстоять некоторые крупные столбы и стамески, понатыканные на больших площадях. Но что касается столбиков поменьше, их спешно реконструировали с учетом новых политико-архитектурных веяний, то есть заменяли на низкие круглые павильончики, прудики с умеренными фонтанами и прочие композиции горизонтально-вогнутой ориентации. Стало быть, Петр с Московского вокзала оказался одним из пострадавших.
Еще минут пять я прогуливался вокруг огромных губ, держащих петровскую голову, и от нечего делать пытался представить, как звучало бы пушкинское „Я памятник себе…“, если бы и соответствующий Столп заменили на символ противоположного пола. Какое определение стоило бы тогда поставить вместо „выше“?»
Казалось бы, Валентина Матвиенко ничего такого не делала специально. Однако, став губенатором Питера в 2003-го, она дала послабление в вопросе, который давно отличал Питер от Москвы. Я говорю о Церетели.
Культурная подоплека церетелиевских подарков, установленных в восемнадцати странах мира, всегда вызывала у меня подозрение. Ежу понятно, что французы сами могут изваять себе Оноре де Бальзака, греки — Колосса Родосского, а американцы — монумент памяти жертв 11 сентября. Они и сами говорили тысячу раз, да все без толку. А сколько отказов еще не дошло до прессы! Я слышал, Япония отказалась от бетонного ядерного гриба Церетели высотой в полтора километра. А Колумбия вежливо, но настойчиво попросила Зураба не строить посреди Боготы небольшую горную цепь, символизирующую кокаиновую дорожку.
109 
