Глава пятая,

в которой не происходит почти ничего

К вечеру этого дня Мадленка решила, что она проклята.

Доказательства? Извольте: стоило матери-настоятельнице, добрейшей женщине, прокатиться с ней, и мать-настоятельница умерла, равно как и все, кто их сопровождал, сама же она, Мадленка окаянная, цела и невредима. Встретила двух бродяг, которые, похоже, что-то знали о случившемся, только поговорила с ними — и нет уже бродяг, отлетели их души.

Относительно бродяг, впрочем, дело несколько прояснилось, когда Мадленка удосужилась взглянуть на следы, оставшиеся на дороге. Мимо проезжали два всадника, один из них секанул бродягу, другой убил женщину из самострела, и убийцы ускакали. Мадленка даже бросилась бежать за ними, но куда ей было угнаться за двумя лошадьми! Единственное, что ей удалось разглядеть — что одна лошадь серая, другая, кажется, караковая, а на всадниках широкие плащи.

Мадленка вернулась на перекресток, придерживая рукой бок, в котором бешено кололо, и задумалась. Четыре дороги расстилались перед ней, и все четыре были открыты. Можно было двинуться туда, куда ускакали всадники, и, может статься, это что-нибудь дало бы. Можно было идти обратно к яблоне, при одной мысли о которой у Мадленки становилось отчего-то горько во рту, а можно было послать яблоню к черту и выбрать прямо противоположное направление.

Больше всего Мадленке хотелось домой, но она вовсе не была уверена в том, что хоть одна из этих дорог приведет ее в Каменки. Однако надо же было куда-то идти.

Мадленка отвергла направление, в котором ускакали всадники, по соображениям безопасности, а яблоню — из личной антипатии. Однако ей стало любо-

пытно, откуда эти всадники вообще взялись, и, подумав немного, она решила двигаться туда, откуда они прибыли.

Путь вышел, прямо скажем, довольно невразумительный. Примерно через полтора часа проклятая дорога разделилась надвое, и пришлось снова думать, что с ней делать, а когда Мадленка созрела для принятия решения, ее едва не раздавила какая-то богато украшенная карета, промчавшаяся в окружении верховых с алебардами.

Мадленка показала карете язык и назло ей двинулась налево, но через некоторое время опять оказалась на развилке. От себя добавлю, что, если бы она проследовала за каретой и у дерева, сожженного молнией, свернула бы вправо, то она вскоре наткнулась бы на одного из слуг, посланных на поиски ее брата, и к вечеру была бы уже дома. К сожалению, Мадленка ничего этого не знала.

Отказавшись от дальнейшей борьбы с проклятой дорогой, моя героиня свернула в лес, нашла ручей, напилась воды, поела земляники и забралась в дупло, где собралась переночевать. В дупле было темно и остро пахло гнилью, а желудок урчал, бунтовал и всячески выказывал неповиновение. Именно тогда Мадленку осенило, что она проклята. Она немножко поплакала, помолилась, полистала библию, испещренную пометками покойной матери Евлалии, но разобрать что-либо в таком освещении было невозможно, и наконец она попросту заснула.

Спала Мадленка плохо и помнила, что ночью к ней в дупло заглянула летучая мышь, почему-то висевшая в воздухе вниз головой. Мадленка ничуть не испугалась, шикнула на мышь, прогоняя ее, устроилась поудобнее (стрела, взятая на память, царапала бок) и снова уснула.

Проснулась Мадленка оттого, что у нее ломило все тело. Охая и кряхтя, она выбралась из дупла, вознесла положенные молитвы и отправилась на поиски пищи.

Скажем сразу же, что Мадленка ничего не нашла, и поэтому, когда она вернулась на дорогу, все ее мысли вертелись вокруг сочного куска мяса на вертеле (да простят нам читатели этот каламбур). Если бы в этот миг к Мадленке явился старый шутник дьявол и предложил моей героине отдать душу взамен хорошего обеда, я не уверена, что она бы послала его туда, где ему положено быть.

Бедная Мадленка до того оголодала, что даже мирно зеленеющая трава напоминала ей о пище. «Боже, отчего я не лошадь! — сетовала она. — Пощипала бы травки — и все, брюхо наполнено. Господи, как хочется есть! Аж сердце замирает».

  14