очень нудно 
99 
— Не понимаю я тебя, — проворчал он. — Не рыцарское это дело — марать оружие кровью этого бедняги.
Нехотя Боэмунд вложил меч в ножны,
— У тебя слишком доброе сердце, — бросил он Мадленке, — берегись: когда-нибудь оно сыграет с тобой дурную шутку и погубит тебя.
Но Мадленка не могла взять в толк, к чему убивать несчастного, который был почти слеп и с головы до ног покрыт отвратительными пятнами, свидетельствующими о его болезни. Дни его и так были сочтены, и она резко упрекнула крестоносца за его жестокость.
— Быть может, он был бы рад, если бы я прекратил его муки, — ухмыльнулся в ответ фон Мейссен.
По-своему он, конечно, был прав; но Мадленке претило такое откровенное бессердечие, и сегодня, несмотря на лес протянутых к ней клянчащих рук, она подошла именно к прокаженным. Уродливые ссохшиеся ладони, похожие на клешни и дурно пахнущие, с опаской принимали серебряную монету и тотчас торопились спрятать ее подальше. Следующим в этой веренице был человек, когда-то, очевидно, мощного сложения, но сейчас он скрючился в три погибели и трясся мелкой дрожью.
Мадленка протянула этому бедолаге монетку, и неожиданно он сжал ее запястье, а из-под обтрепанного капюшона на нее испытующе глянули знакомые синие глаза. Как, как моя Мадленка не завопила от неожиданности в голос — и поныне остается для меня загадкой. Однако она мгновенно оправилась, быстро оглянулась — не смотрит ли кто на них — и наклонилась к страдальцу, сунув ему вторую монету.
— Держи еще… Тебя узнают! — яростно шепнула она.
— В этом рубище меня не узнала бы и родная мать, — отозвался крестоносец. — Я был здесь на прошлой неделе тоже, но ты не подошла, а я боялся привлекать твое внимание. Где тебя держат?
— В замке. Вверх по лестнице и налево, потом в конце галереи, но у двери всегда стоит стража.
— Это уже моя забота. — Он снова согнулся и надвинул капюшон низко на глаза.
Полная тревоги и надежды, Мадленка воротилась в замок. Боэмунд здесь! Что это значит? Любит ли он ее или пришел только затем, что ему приказал великий комтур или кто-то из их ордена? Но какой же он смелый, дерзкий, находчивый человек! Никогда этому мямле Августу не сравниться с ним.
Мадленка не покидала своих покоев. Стражи переговаривались у дверей — значит, они были на месте. Никто, однако, не приходил, и поздно вечером Мадленка отослала служанку и легла спать, не снимая одежды. Она ждала.
Около полуночи в коридоре послышался какой-то шум. Через некоторое время дверь приотворилась, и вошел синеглазый. Мадленка быстро поднялась с постели ему навстречу.
— А где стража?
— С ними все в порядке. Им послышался шум в том конце галереи, и они пошли посмотреть, что там происходит.
— Но они вернутся! Как же ты выйдешь отсюда?
— Так же, как и вошел: Филибер отвлечет их.
— Значит, ты не один?
— Разумеется, нет.
— Господи, — сказала Мадленка, — как я рада тебя видеть!
Она расплакалась. Боэмунд поморщился: как и на большинство мужчин, женские слезы действовали на него угнетающе.
Мадленка была далеко не глупа и, заметив это, вытерла глаза и коротко рассказал о том, как продвигается ее дело.
— А Август посоветовал мне признать, что я сумасшедшая, — горько закончила она. — Знаешь, похоже, он ко мне неравнодушен.
Если она рассчитывала вызвать в крестоносце ревность, то ее ожидания не оправдались.
Теперь это уже неважно, — проворчал фон Мейссен. — Оставаться здесь тебе нельзя. Если ты поддашься и признаешься в одном, они повесят на тебя все остальное. Да, конечно, убить тебя не посмеют, но то, что заточат в монастыре до конца твоих дней -это как пить дать. А Август тебе не поможет: против воли своего дяди он — ничто. За год, тем более за два он найдет себе другую невесту, а о тебе забудет, даже как тебя зовут.
— Значит, выхода нет? — печально спросила Мадленка.
— Есть. Тебе надо бежать отсюда, и я пришел за тобой. Собирайся.
Хотя Мадленка и сама придерживалась того же мнения, она ощутила нечто вроде протеста, который не замедлила довести до своего собеседника.
— Бежать? Опять? Но если я убегу, я тем самым признаю, что все, что обо мне говорят, правда!
— Мадлен, — сказал крестоносец очень серьезно, подойдя к ней и взяв ее за предплечья, — речь идет не о разговорах горсти жалких глупцов, а о твоей жизни. Поэтому я умоляю тебя поторопиться. Я не предлагаю тебе ничего бесчестного, поверь. Первое время ты отсидишься в крепости, Торне или Мальборке, а затем поселишься в любом городе нашего государства. Я дам тебе столько денег, сколько ты захочешь, и ты заживешь так, как сочтешь нужным.
99 
