17 
Самозванка напугана! Это и требовалось. Его внезапное решение привезти ее сюда было правильным. Но до чего же она наивна! До сих пор думает, что он ей верит.
Santo cielo! [2] Ну как можно быть такой простушкой? Краснеет, заикается… Она что, не знает, как держалась бы ее сестра?
Джилли ответила бы на его взгляд тем, что, полуоткрыв губы, посмотрела бы на него своими зелеными глазами из-под ресниц, мол, я вся твоя. Она бы вся пылала, а не дрожала, как девственница, приносимая в жертву.
Самозванка Милли выдавала себя на каждом шагу, и Чезаре раздумывал о том, стоит ли еще медлить, не пора ли бросить свою бомбу, как только она появится на ступеньках.
Она все еще была в голубой блузке, натянувшейся на ее роскошной груди, и белых джинсах, туго обтягивающих ее красивой формы бедра. На ногах он увидел то, что она сочла за прогулочные туфли — плоская подошва и тонкие завязки а-ля гладиаторские сандалии.
Но его внимание привлекло другое — тревога, застывшая в ее ясных зеленых глазах, тревога, смешанная с молчаливой мольбой, и несмелая улыбка, подрагивающая на ее ненакрашенных губах.
Неизвестно откуда пришло вдруг ощущение, что он ведет себя неверно, захотелось заботиться о ней, защищать ее, оберегать от всего плохого, целовать эти милые беззащитные губы, пока они не загорятся от желания, и прогнать тревогу из прекрасных глаз.
Она спускалась по ступенькам. Медленно, несмело. Чезаре на миг закрыл глаза, ругая себя за то, что ведет себя как зеленый юнец, теряющий голову при виде прекрасной женщины. Робкая испуганная девушка — это всего лишь маска. Об этом нельзя забывать, иначе придется признать, что он ведет себя отвратительно, что он ошибается.
А он никогда не ошибается!
Так же как и ее сестра, она наверняка утратила невинность и чистоту, как только покинула колыбель! Несмотря на свою чистую прелесть, отличающую ее от откровенной сексуальности сестры, она такая же коварная и лживая, как ее вороватая сестрица.
Ничего, вечером — пусть она еще немного помучается, теряясь в догадках, что ждет ее в роли Джилли, — он скажет ей, что знает, кто она, и выведает у нее, где находится ее сестра.
Она должна это знать. Когда он пришел к ней, она наверняка связалась с сестрой, и они разработали план. Пока Милли выдает себя за Джилли, та скроется и заметет следы. Как только Милли решит, что сестра в безопасности, она удерет.
— Пошли, — сказал Чезаре, подавляя кипевший в нем гнев, когда девушка подошла к нему.
— Подождите. — Она нагнулась и стала поправлять босоножки Джилли. Нет, так продолжаться не может. Чем дальше, тем труднее обманывать. От природы честной, Милли ненавистна была роль, которую приходилось играть, но сможет ли она выдержать взрыв негодования, который неизбежно последует, если она откроется? И все-таки лучше открыться самой. Так, по крайней мере, он не будет ее считать подлой. Хотя какое ей дело, какой он ее будет считать? — одернула себя Милли.
Пока что, судя по всему, он ни о чем не догадывается. Ведет себя вполне прилично, если забыть об одном: он собирается снова затащить Джилли к себе в постель, хотя о женитьбе и не помышляет. Он уверен, что Джилли в том положении, в каком находится, не посмеет ему отказать.
Играть роль и дальше тяжело и неприятно, и все же придется. Сестра всегда защищала ее, когда они жили вместе. Значит, и она должна найти способ разыскать Джилли, пока Чезаре не напал на ее след.
Широкие плечи под мягкой белой хлопчатобумажной тканью замерли, и через мгновение итальянец повернулся к Милли. От улыбки, которой он одарил ее, у нее зашлось сердце.
— Хочешь, я дам тебе туфли, которые не расползутся через несколько шагов?
— Не надо. — Все было не так просто! Если уж она решила продолжать и дальше свою игру, то следует выяснить одну вещь. Милли выпрямилась. — Я хотела бы знать, зачем вы привезли меня сюда. — Глубокий вздох. — И где вы собираетесь сегодня спать.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Ты сама знаешь, почему ты здесь, — ответил Чезаре. — Ты же слышала, что я сказал бабушке — тебе нужно оправиться после тяжелой утраты. Я ведь не такое уж чудовище.
Милые глаза наполнились болью при упоминании о смерти матери, и Чезаре мысленно обругал себя за несдержанность.
Может, она и лгунья, но чувствовать способна.
В отличие от своей сестры.
Джилли, вероятно, и всплакнула бы для вида, но Чезаре не мог себе представить, чтобы она почувствовала душевную боль на самом деле. Когда он пристал к ней с вопросами о ее родне, она со смешками пояснила, что мать у нее недалекая провинциалка, а младшая сестра скучная девица, не заслуживающая того, чтобы говорить о ней.
17 
