269 
Общественные службы закрывались одна за другой, персонал эвакуировали. Генерал Рейнман, комендант города, за день до увольнения снабдил функционеров НСДАП двумя тысячами пропусков, дававшими право покинуть Берлин. Те, кто, на свое несчастье, разрешения не получил, мог купить себе путь к отступлению. На Курфюрстенштрассе один офицер гестапо объяснил мне, что полный комплект документов стоит примерно восемьдесят тысяч рейхсмарок. Линии подземки работали до двадцать третьего апреля, наземного метро «С-Бан» — до двадцать пятого, городской телефон — до двадцать шестого (рассказывали, что одному русскому удалось дозвониться Геббельсу в кабинет в Сименсштадт). Кальтенбруннер уехал в Австрию сразу после дня рождения фюрера, но Мюллер остался, и я теперь служил связным у него. Чаще всего мой маршрут лежал через Тиргартен, потому что на улицах к югу от Бендлерштрассе у Ландверканала не успевали расчищать завалы. Статуи правителей Пруссии и Бранденбурга на Ной-Зигесаллее раскололись от непрекращающихся взрывов, улицу усыпали головы, руки и ноги Гогенцоллернов, по ночам куски белого мрамора блестели в лунном свете. В ОКВ, где обосновался новый комендант города (Рейнмана заменил некий Кетер, двумя днями позже его отстранили от должности и назначили Вейдлинга), меня порой заставляли ждать часами, прежде чем дать информацию, как обычно, неполную. Чтобы не казаться слишком навязчивым, я сидел с шофером в машине во дворе под навесом из бетона. У меня перед носом бегали взбудораженные, испуганные офицеры, я видел и изможденных солдат, которые мешкали, чтобы не с ходу возвращаться под огонь, и жадных до славы юнцов из «Гитлерюгенда», выпрашивавших панцерфаусты, и растерянных ополченцев, дожидавшихся приказа. Как-то вечером я рылся в карманах, искал сигареты и нащупал письмо Хелены, спрятанное мной еще в Хохенлихене и благополучно забытое. Я вскрыл конверт и, закурив, принялся читать. Это оказалось короткое и недвусмысленное признание в любви. Она не понимает моего поведения, — писала Хелена, — и не пытается его понять, она хочет знать, приеду ли я к ней, и спрашивает, собираюсь ли я на ней жениться. Честность и прямота ее письма потрясли меня, но было уже слишком поздно, и я через опущенное окно машины выбросил смятый листок в лужу.
Тиски сжимались. «Адлон» закрыл свои двери, мне осталось единственное развлечение — пить шнапс на Курфюрстенштрассе или в Ванзее у Томаса, который, посмеиваясь, рассказывал о последних событиях во властных структурах. Мюллер искал «крота», вражеского агента, появившегося, скорее всего, в окружении высших должностных лиц СС. Шелленберг видел здесь заговор с целью ослабить позиции Гиммлера, и на Томаса была возложена обязанность следить за развитием этой интриги. Ситуация смахивала на водевиль. Вернулся Шпеер, потерявший доверие фюрера, проскользнул на личном стареньком самолете между штурмовиками и приземлился на оси Восток-Запад, чтобы опять искать милости. Геринг, несколько поторопившийся списывать ценности со счетов своего господина и учителя, лишился всех полномочий и званий и был взят под арест в Баварии. Самые трезвомыслящие, фон Риббентроп и военные, затаились или перебирались к американцам. Несметное количество кандидатов в самоубийцы воображали в красках финальную сцену. Наши солдаты на фронте сознательно шли на верную гибель, двадцать четвертого апреля французский батальон СС «Шарлемань» выискал способ войти в Берлин, чтобы укрепить дивизию СС «Нордланд», и административный центр Рейха теперь защищали лишь финны, эстонцы, голландцы и небольшие группки французов. Где-то люди еще сохраняли хладнокровие: мощная армия, говорили они, в пути, она спасет Берлин и отбросит русских за Одер, но на Бендлерштрассе мои собеседники крайне неопределенно отзывались о позиции и продвижении дивизий, и обещанное наступление армии Венка все запаздывало — так же, как намеченный несколькими днями ранее удар силами ваффен-СС Штейнера. Что до меня, то, честно говоря, Сумерки богов не слишком меня занимали, я бы предпочел очутиться где-нибудь подальше и спокойно подумать о своем положении. Не то чтобы я боялся умереть, уж поверьте, после всего у меня было мало причин держаться за жизнь, но мысль, что меня убьет вот так, по воле случая, снаряд или шальная пуля, мне категорически не нравилась. Чем барахтаться в черном водовороте, я бы с большим удовольствием сидел и наблюдал за происходящим. Но выбора мне, увы, не предоставили, я должен был служить, как и другие, а поскольку я исполнял свои обязанности честно, то собирал и передавал бесполезную информацию, служившую, казалось мне, лишь предлогом не отпускать меня из Берлина. Наши враги решительно игнорировали всю эту возню и продвигались вперед.
269 
