очень нудно 
60 
На сборы у Юли ушло совсем мало времени, ровно столько, сколько потребовалось для того, чтобы уложить в небольшой чемоданчик немного белья, несессер с такими мелочами, как мыло, расчески, помада, духи и прочее, теплый свитер, джинсы и летнее шелковое платье с туфлями. Затем, уже по дороге, она заехала в магазин за минеральной водой, печеньем и шоколадной пастой. Отдыхать так отдыхать.
Перед самым выездом из города она все же не выдержала и связалась со Щукиной.
– Надя, – начала она, наслаждаясь одиночеством и ощущением полной свободы и защищенности от любопытных глаз и ушей (разве что слышать их мог стоящий в приемной Крымов, оказавшийся там случайно и не преминувший бы подслушать, о чем же будут толковать его подчиненные, одна, которая корчит из себя великого следователя, держится ужасно нагло и не дает уложить себя в постель, и другая, переставшая интересовать его как женщина еще в прошлом году, но о связи с которой он будет жалеть до конца своих дней).
– Слушаю… – услышала она спокойный грудной голос и поняла, что Щукина в приемной одна.
– Надь, что я такого тебе сделала? Что это за розыгрыш насчет Кленова?
Ведь ты прекрасно знала, что это Шонин… Ты хочешь рассорить нас с Крымовым?
Зачем тебе это надо?
– Мужчинам это полезно… – менторским тоном изрекла Щукина, и от ее поучения Юля позеленела от злости.
– Я не нуждаюсь в твоих советах и тем более в твоей опеке! Я сама решу, как мне строить свои отношения со своими мужчинами и вообще со всеми окружающими… Какое ты имеешь право вмешиваться в мою жизнь? Почему вообще набрасываешься на меня в последнее время? Не хочешь работать со мной?
– Что за истерика… – все таким же убийственным тоном невозмутимо продолжала Щукина, показавшаяся сейчас Юле чуть ли не оборотнем: она не походила на самое себя! – Пусть Крымов думает, что у тебя роман с пианистом. Ты думаешь, почему он стал таким шелковым? Да он просто с ума сходит от ревности, он стал любить тебя больше в сто раз! И ты делаешь все правильно, отталкивая его от себя…
Юля отключила телефон и забросила его на заднее сиденье. Выслушивать советы этой самоуверенной дурехи она больше не намерена. От разговора остался неприятный осадок – так в стакане блестят крупицы цианида…
Ей на самом деле звонил Олег Шонин и просил о встрече. Он казался взволнованным.
– Я сейчас уезжаю, ты не мог бы мне объяснить по телефону, что случилось?
– Ничего, в общем-то, не случилось, но у меня на душе сейчас такая хмурь… просто хочется с кем-нибудь поговорить…
И она, забыв напрочь о том, что ее подслушивает через приоткрытую дверь своего кабинета Крымов, уверенный в том, что она разговаривает с Германом Кленовым, назначила Олегу встречу.
– Я заеду к тебе часа через полтора, когда буду выезжать из города…
Хорошо?
Не понимая, как это случилось, она обращалась к Шонину на «ты». И только дома, вспоминая последовательность своих действий и слов, вдруг поняла, почему Крымов даже не вышел из своего кабинета, чтобы проводить ее: он был уверен, что она полетела на свидание со своим ресторанным музыкантом.
Но встреча с Шониным вышла странная – короткая и сумбурная… Подъехав в назначенное время к гостинице, возле которой ее должен был поджидать Олег, она вышла из машины, протянула ему для приветствия руку, и вдруг он, внимательно взглянув на ее пальцы, а потом в глаза, резко повернулся и быстрым шагом, почти бегом, направился к прозрачным дверям гостиничного холла. И мгновенно исчез за ними. Так ведут себя неуравновешенные (как сказала бы мама – «психопатического склада») люди. Неужели родной город, где он когда-то жил со своей сестрой и родителями, улицы и дома, хранящие память о них, эти запоздалые поминки настолько травмировали его нервную систему, что он не мог держать себя в руках? Почему он убежал? Что случилось? Если бы у Юли было больше времени, она бы, возможно, догнала его, расспросила, в чем дело, но ей еще надо было добраться до пансионата, успеть до вечера уладить все формальности, связанные с устройством, и, по возможности, встретиться с Лавровой… Она рисковала остаться на ночь на дороге…
И вот сейчас, держа приличную скорость и приближаясь к все более грозно темнеющему на глазах горизонту, она молила Бога, чтобы дорога до пансионата и дальше была бы такой же ровной и гладкой, как сейчас, и чтобы дождь, который уже точно не пройдет стороной, не застал ее где-нибудь на «грунтовке».
60 
