очень нудно 
70 
— Еще не хватало… И так не знаешь, что и думать. Стало страшно жить.
— Как раз это меня интересует, — сказал Родион. — Что думаете о столь печальной последовательности?
Петр Афонович для усиления мыслей уткнулся лбом в кулак и сказал:
— Ума не приложу! Какая-то дикая загадка. В армии с таким не имел дела…
— Попробуем ее разгадать. Ваша жена знала о барышне Лукиной?
— Серафима Павловна?! О Зиночке?! Даже страшно представить, что бы началось… Она же у меня ух, настоящая полковничиха. — Милягин продемонстрировал объем настоящей жены офицера. — Уж мне-то голову точно открутила бы.
— Вы уверены?
— Полная маскировка и конспирация. Зиночка у меня умница… Все понимала. Мы на людях вместе не показывались. Бывал у нее рано по утрам, когда подозрений никаких. И обслуга в гостинице сонная. Прямо как шпионы жили… Ничего Серафима Павловна не знала.
— Ваша супруга знакома с госпожой Пигварской и Основиной?
— Чего бы им не быть знакомыми… Встречаются, шоколад пьют… Жены, одним словом. Наш тыл и опора.
— Собирались в путешествие?
— Зиночка все это… Упрашивала хоть куда-то вместе съездить. Ну, поддался… Взял билеты в Москву, думал, в «Славянском базаре» поселимся. Она обрадовалась, чемоданы бросилась собирать…
— Что супруге сказали?
— Встреча однополчан… Дело нехитрое.
— Последние дня два за ней не замечали чего-то странного?
— За Зиночкой?
— Я спросил о Серафиме Павловне, — поправил Родион.
— В общем, нет. Немного разве нервная стала… На прислугу кричала, сынишка подзатыльники получил… Но это у нее бывает. Женское, знаете ли…
— Серафима Павловна разнервничалась с 5 февраля.
— Так точно… А до этого все было тихо и мирно.
— Как думаете, она знает о смерти Зинаиды Лукиной?
Полковник только махнул:
— Как же она о смерти ее знать могла, ежели она ее не знала?
Умственное напряжение было столько велико, что Петру Афоновичу ужасно захотелось затянуться. Он вынул спички, но вспомнил, что сигары остались в дебрях клуба. Пришлось облизнуться.
— Вернемся к вашей подруге, — довольно бесцеремонно сказал Родион. — Что именно узнали про ее гибель?
— Так ведь… — Петр Афонович замялся. — Руки на себя наложила. Как ваши говорили…
— Более ничего?
— Честно говоря, в подробности не хотелось вдаваться.
— Что вам Аполлон Григорьевич рассказал?
— Лебедев? — полковник натурально удивился. — Он-то тут при чем? Уж его-то оставьте в покое, милейший человек, только сигарки жуткие курит. Его из-за этого в клуб не приняли. Сказали: или членство, или сигарки. Так ведь он гордый какой…
— Вы боевой офицер, прошли турецкую кампанию. Ранение в ногу. Были на волосок от гибели. Вас нельзя мерить меркой штатского человека…
— Нет, нельзя. При штурме Шипки такого насмотрелся, а был всего лишь ротмистром, как вы… На всю жизнь хватило…
— Все же меня удивляет…
— Что именно, господин полицейский?
— Почему так спокойно приняли ее самоубийство.
Петр Афонович смотрел в пол, скрестив пальцы, и поигрывал желваками. Того гляди гаркнет на всю полковую мощь. Но он, напротив, тихо сказал:
— Что же теперь… Не изменить ничего. Зину не вернуть. Прикажете волосы на себе рвать? Так у меня один сын студент, другой гимназию не окончил. С Зиной было чудесно, но у меня семья… Долг, в своем роде.
— Лукина не говорила, что боится чего-то?
— А ведь я же забыл! — Полковник шлепнул себя по боевой коленке. — Точно ведь Зинка все мне рассказывала, что за ней следят. Я посмеялся и успокоил.
— Прочитали ей полевой устав?
— Говорю: революционные книжки не печатаешь — значит, филеры за тобой не ходят.
— За барышней Лукиной филерского наблюдения не было. Она же запрещенную литературу не преподавала?
— Нет, только русскую… Деткам… Бедная моя Зинка…
— Что же госпожа Лукина? Помогло ваше успокоение?
— Что она… Женщины, вы знаете. Выдумают себе страхов и носятся с ними, как солдат с патронной сумкой. Глупости все это.
— Когда начались ее страхи?
— Буду я всякий вздор запоминать! Недели две тому или нет…
— Зинаида не требовала от вас чего-то большего? — спросил Родион.
— Это чего же?
— Скажем, чтобы целиком посвятили себя ей.
— Развод? Об этом не могло быть и речи! Мы сразу об этом условились. Да и не такая она была, моя Зиночка…
70 
