33 
Наряду с вопросом, откуда наши друзья черпают ночную энергию, постепенно потонул в безответности и другой вопрос: из каких средств они оплачивают счета. Благодаря особой интенсивности жизни (так мне казалось), благодаря жесткой самодисциплине всё как-то функционировало и каждый худо-бедно сводил концы с концами. Я видел: существует некое братство по ту сторону царства бюрократии и налоговых деклараций. Дело художников — предлагать обществу превращения и новые мысли. Художники еще не опустились так низко, чтобы вести растительное существование, а потом подыхать, не рассчитывая на вмешательство волшебства.
Я был намного младше большинства присутствующих и иногда задавал неуместный вопрос:
— Эта стела из благородной стали… Какое послание она несет?
Вопрос кого-то возмущал, кого-то веселил. О «послании», то есть «инструкции для домохозяек» по использованию того или иного произведения искусства, здесь давно не спрашивали.
— Разве стела сама по себе не достаточно выразительна, чтобы быть посланием? — настаивал я.
— Форма. Все дело в форме, в определенной оптике, — одернули меня.
Но в те годы я, сталкиваясь с абстрактными произведениями искусства, испытывал такое же чувство неприятия, какое внушали мне «пропащие» персонажи Беккета: я не хотел, чтобы мне с самого начала навязывали позицию, которая, по моему мнению, выражает беспомощную растерянность перед жизнью. Оставленный белым холст, онемение музыки тоже казались мне позициями, высказываниями художника, а отнюдь не жизненной правдой, и уж тем более — не окрыляющей поэтической утопией.
Недовольство, часто оправданное, искусством, которое (мне трудно подобрать нужные слова) отказывается предлагать человеку что-то утешительное или, если воспользоваться старинным выражением, «возвышающее душу», испытывал, разумеется, не я один. То было время, когда в живописи «новых диких»[151] вдруг появились отчетливо различимые лица, хватающие руки, иногда даже — у художника Саломе[152] — танцующие человеческие фигуры. Спустя годы после того, как Джон Кейдж создал свою композицию беззвучия, Филип Гласс и Майкл Найман[153] снова отважились работать с ритмами (пусть архаичными) и с красками оркестра.
Фолькер брал меня под защиту, когда мне плохо удавалось выразить свою мысль:
— Ханс имеет в виду, что… А почему, собственно, он не мог спросить о «послании»?
«Ну и фрукт ты себе отыскал», — читалось в глазах поэтессы, которая на следующий день собиралась лететь в Андалусию, ремонтировать крышу.
Домой мы возвращались под утро, на такси. Фолькер рассказывал мне о жизни разных художников, об их внутреннем становлении, а заодно подвергал анатомическому анализу мои доморощенные представления об искусстве. Он подводил меня к картине Клода Лоррена, пронизанной лучами заходящего солнца, — такую игру красок импрессионистам пришлось изобретать заново. Показывал он мне и современное искусство: объяснял, как, начавшись с единственного черного мазка Макса Бекмана,[154] оно деградировало до уровня декоративной кафельной плитки и прочей скучной чепухи. «Давай сходим посмотрим «Туннель духов» Споэрри[155]». Мы встроились в длинную очередь перед пространственной инсталляцией швейцарского художника. Потом ползли через длинную темную трубу вслед за теми, кто встал в очередь раньше нас. Пробираясь на ощупь в темноте, каждый нащупывал какие-то предметы и гадал — сплошные «Хм» и «Ах»! — о том, что же попало ему в руки в этой «трубе ощущений». Шелковые ленты. Огурец! Стол с тремя нормальными и одной отпиленной ножкой? Это было волшебно…
Разорительные вечера в кафе «Адрия» меня радовали больше, чем Фолькера. Он-то уже пресытился темами тамошних бесед и трюками художников, желающих представить себя в самом выгодном свете.
Над его постелью, как правило, висела не какая-нибудь модерновая вещь, а написанная маслом миниатюра, изображающая опушку леса.
Я втащил в комнату ведро с побелкой. Он сидел на чемоданчике с инструментами:
— Нам еще нужны дюбели.
— Сейчас сбегаю.
Мы вдвоем ремонтировали мою студенческую берлогу. Я был в восторге от того, что у меня появился друг, который может закатать рукава клетчатой рубашки и соорудить стенку из книжных полок. Пока он работал с дрелью, его кудри подрагивали, в уголке рта торчала сигарета. Кофе и колбаски, как я считал, с точки зрения стилистики были самым подходящим перекусом для нас, двух ремонтных рабочих. Фолькер вытребовал для меня из фондов галереи стеклянный шкаф, к стеклам которого, имевшим острые края, мы прикасались не иначе, как надев перчатки. На самый верх прозрачной емкой конструкции я водрузил бюст Мольера, приобретенный за триста франков в парижской сувенирной лавке. Мольер, казалось, парил в пространстве комнаты. Несмотря на его красивое лицо и на волнистый парик, меня несколько огорчало, что этот комедиант короля-солнца снискал куда большую известность, нежели сочинители трагедий Корнель и Расин, всю жизнь служившие возвышенному и благородной печали. Но что поделаешь — сын обойщика Мольер одержал над ними победу. Благодаря своим легким, запоминающимся стихам и мещанину во дворянстве, мсье Журдену, который хотел бы одеваться с особым шиком, но носит костюм с тюльпанами, «пущенными головками вниз», потому что портной допустил ошибку:
151
«Новые дикие» («новые фовисты») — течение немецкого постмодернизма в живописи, возникло в конце 70-х гг. Дистанцируясь от концептуализма и минимализма, «новые дикие» вернулись к фигуративности, цвету, экспрессивности, спонтанным методам создания произведений. Они ориентировались, например, на живопись Анри Матисса, на опыт немецких экспрессионистов.
152
Саломе (псевдоним Вольфганга Людвига Циларжа, р. 1954) — немецкий художник. Здесь, возможно, имеется в виду его серия «Танцовщики» (1986).
153
Филип Гласс (р. 1937) — американский композитор классической музыки, часто относимый к минимализму. В молодости сотрудничал с индийским композитором Рави Шанкаром, который стал для него учителем и повлиял на все его дальнейшее творчество. Приобрел всемирную известность в 1983 г. после создания саундтрека к фильму Годфри Реджио «Коянискацци». Майкл Лоуренс Найман (р. 1944) — английский композитор-минималист, музыкальный критик и теоретик; получил широкую известность благодаря своей музыке к фильмам Питера Гринуэя. В 1976 г. создал камерный оркестр «Майкл Найман бэнд», где средневековые инструменты соседствуют с современными, а репертуар составляют музыкальные темы Наймана и мировая классика.
154
Макс Бекман (1884–1950) — немецкий художник и график; в 1909–1911 гг. был членом Нового Берлинского Сецессиона. В 1937-м эмигрировал в Амстердам, где жил во время Второй мировой войны; в 1947-м переехал в США, преподавал в университете Сент-Луиса.
155
Даниэль Споэрри (настоящее имя Даниэль Исаак Файнштайн, р. 1930) — уроженец Румынии, швейцарский танцор, режиссер, художник и скульптор, один из основателей парижской группы «Новый реализм» (1960).
33 
