с удовольствием перечитала 
78 
В мансарде скапливались записанные на листочках из школьных тетрадей мнения о картинах и придуманные детьми сказки. Не знаю уж, по каким критериям — сперва в Берлине, а потом и в Нойштадте — жюри определило победителей, занявших на турнире рассказчиков места с первого по сороковое. Во всяком случае, каждый из этих юных сказителей получил хорошую книжку и кокарду в придачу.
Недавно мне прислали фотографии: Фолькер, опираясь о стол, стоит у микрофона, а за его спиной танцуют дети в маскарадных костюмах.
Мальчик — в ковбойской шляпе и с кольтом. Девочка — звезда под вуалью.
Три школы, названные тогда в честь Эдгара и Михаэля Энде, существуют под этими именами и сегодня.
Было солнечное утро. Он сидел на моем балконе, обхватив руками колено:
— Знаешь, у меня рак.
— Как… где?
— Рак кишечника.
— Ну и что будем делать?
Фолькер отвел глаза и смотрел теперь вниз, во двор.
— Неизвестно, что еще меня ждет.
Он медленно провел рукой по краю стола.
— Хочешь чаю?
Кивнул.
Я повторил свой вопрос:
— Что будем делать?
— Подождем окончательного диагноза.
— Живут же люди с отводной трубкой…
— Никогда! — Он бросил на меня яростный взгляд. — Не хочу.
Моей театральной выучки не хватило, чтобы найти слова для ответа живому Иову, и я долго возился у плиты.
— Тебе чай с медом?
— Нет, несладкий.
Когда я подавал чашку, мелькнула нелепая мысль: раковые больные, как правило, до прохождения лечебного курса выглядят здоровее, чем после него. Но за последние десять лет я победил так много разных болезней, что и теперь не вовсе утратил надежду.
— Как же с выставкой в Бергамо?
— Пока занимаюсь подготовкой, — сказал он. — Слишком горячий… — И отставил чашку.
— Без кипятка чай не заваришь.
Мы помолчали.
Мне хотелось, чтобы он побыл со мной.
Но он собрался уходить:
— Твое эссе готово?
— Пока нет.
— Тогда пришлешь мне позже, по факсу.
Он спускался по лестнице, держась за перила.
— Можешь сходить в аптеку? Забрать, что я заказал? — крикнул снизу.
Так близко к своей болезни он меня еще никогда не подпускал.
— Мы пойдем вместе ужинать?
В его ответном бурчании я разобрал: «Позвони» и «Что-нибудь легкое…».
Я закрыл дверь с ощущением, что, прожив вместе с ним полжизни, вижу его у себя в последний раз.
Но через два дня, после следующего посещения врача, он пришел снова — неуклюжий, светящийся радостью:
— In situ! In situ!
Я недоумевающе смотрел на медицинское заключение, которое должен был тут же понять.
— In situ. Это значит, что рак не распространяется!
На сей раз и я, радуясь, выпил вместе с ним жуткого зеленого чаю, к которому подмешал укрепляющий силы мед, хотя Фолькер этого не одобрил.
— Выставка в Бергамо перенесена на ближайшую осень! Я уже созвонился с синьорой Родескини.
— Хорошо. А что теперь?
— Облучение.
— Что ж… нормально. Мы ведь с тобой понятия не имеем, как далеко продвинулась раковая терапия.
В то время в кинотеатрах с большим успехом шел фильм по роману «Герои вроде нас».[276]
Мы, надеясь на лучшее, отправились в Швабингскую больницу, в отделение лучевой терапии. Регистрация, чистые коридоры, указатели на стенах, стальные двери. Полуподвальный этаж, без окон, а вот и приемная. Женщины, мужчины листают глянцевые журналы. Некоторые переговариваются. Элегантная пациентка; мужчина, одетый как горец… Все выглядело неплохо. Сестра, с нарочитой предупредительностью, выкликнула номер, и одна дама в костюме пастельных тонов заковыляла к находящейся в глубине двери.
Мы заняли места среди ожидающих.
— Человек никогда не бывает один, — неизвестно для чего ляпнул я.
— Не сказать, чтобы обстановка так уж мне нравилась… — Фолькер смахнул с брючины волос.
Мы стали сравнивать здешнюю атмосферу с той, что описана у Томаса Манна в «Волшебной горе». Мир книги, на первый взгляд, казался куда более интересным. Там всякий раз, когда харкающая кровью русская пациентка покидала комнату, звенела стеклянная дверь; с террасы клиники в Давосе открывался вид на горный массив; у Томаса Манна страдающие от лихорадки больные не переставали пить портерное пиво и заедать его устрицами.
— Номер двадцать четыре, пожалуйста.
Сжимаю руку Фолькера:
78 
