с удовольствием перечитала 
73 
— Он опять не функционирует.
— Позвольте мне к вам заглянуть.
Потом чужак и Фолькер до трех утра сидели перед мерцающей картинкой. Главным занятием пожилого господина, справлявшегося с любым компьютером, была организация органных концертов. Я уже ничему не удивлялся. Да и что от меня зависело?
Нередко мне казалось, что я лишь притворяюсь живым. В такие минуты я завидовал Вильгельму, Бруно, Йенсу, другим, у которых всё уже позади. Смерть — не только пугало. У меня завязались с ней особые отношения.
Возрастное самоощущение: с каждым прожитым месяцем я сильнее чувствовал, что давно уже распрощался с жизнью. Но меня неизменно беспокоил вопрос: не лучше ли просто бездумно наслаждаться оставшимся временем? Имеет ли смысл продолжать работать и подчинять себя дисциплине? Так ли уж интересуют меня выборы в бундестаг, план перехода на «евро», Love Parade, клонированные овечки в Шотландии?
На посторонних я, как правило, производил впечатление человека радостно-возбужденного, с редкими вкраплениями меланхолии. Почему бы и нет? Может, я был бы таким, даже если бы надо мной не нависла смертельная угроза.
Все изменилось за несколько секунд, во время волейбольной игры.
Уже много лет я дважды в неделю играл в волейбол: играл как любитель, не особенно придерживаясь правил. В Bavaria Rose мы нередко часами забавлялись с мячом, что поддерживало нас в форме, избавляло от излишков агрессивности и оживляло товарищеские отношения. «Кто-нибудь одолжит мне носовой платок?»
Осенью 1998-го я решился пробить через блок с касанием, хотя давно не считал себя способным на подобные подвиги. Удар получился. Но когда после прыжка ноги мои снова коснулись пола, послышался такой звук, будто порвалась струна. Одна нога у меня подломилась, и я распростерся под сеткой. Почувствовал острую боль. Минеральная вода из бутылки — как средство охлаждения — помогла, но мало.
В колене что-то произошло.
Я понял: целостность моего организма нарушена. Неделями я игнорировал травму. Однако нога болеть не переставала. При некоторых движениях я от боли сгибался пополам.
Свершилось! Теперь любой врач, к которому я обращусь, скажет: «Посмотрим, что там внутри».
Колено распухло. Надо было идти к ортопеду. Врачиха рассматривала рентгеновские снимки, не догадываясь, почему я с такой тревогой жду ее слов.
— Разрыв связки.
— Наложите шину?
— Связки не срастаются.
— Может, у меня срастется.
— Вам нужна операция.
Я ушел из больницы и больше туда не вернулся. Скоро я уже не мог ездить на велосипеде. Я нашел другого ортопеда, о котором было известно, что оперативному вмешательству он предпочитает естественный процесс заживления. В тот же период я вел передачи на радио, ковылял по улицам нашего мира, мысленно с ними прощаясь, выступал с чтениями, совершая последние поездки, о которых договорился раньше. Новый ортопед крутанул мою ногу так, что я вскрикнул.
— Клиника хирургии коленного сустава в Штраубинге. Это лучшее, что я вам могу предложить. Ложитесь как можно скорее.
— А если я откажусь от операции?
— Тогда лет через пять-шесть ваше колено придет в полную негодность. И кончится это тем, что вы будете передвигаться по дому в инвалидной коляске.
Меня попросили заполнить какие-то бланки. Указать имя. Дату рождения. Номер больничной кассы. Место жительства. Курсивом было выделено:
Анализ на ВИЧ: отрицательный, / положительный.
Курсивная строка, в которой я должен был проставить крестик, решала вопрос о моей жизни и смерти, вообще обо всем.
Пятнадцать лет нежелания знать, осторожности, тайного интереса к успехам медицины отошли в прошлое. Внутренне я метался от паники к смиренному «Значит-так-тому-и-быть» и обратно. Я сложил формуляр.
Со мной случилось то, что — по разным причинам — случалось со многими. Со своим телом, желая по возможности сохранить его независимость, я отправился… к врачу Фолькера. Я наконец захотел, чтобы сомнения остались позади.
— Мне нужно пройти ВИЧ-тестирование.
В приемной лаборатории, занимавшейся в основном такими анализами, я увидел знакомые лица.
Я не думал, что результатов придется ждать три дня. Эти дни превратились для меня в преддверие ада. Мир, который я вот-вот должен был утратить, представлялся мне бесконечно ценным. И все же я лепетал ему: Farewell.[260] Мы с ним уже пережили время сопряженности друг с другом. Теперь — после меня хоть потоп, больше выдержать я не в силах. Кроме нескольких текстов ничего от меня не останется…
73 
