22 
– Оля, видела девушку в белой куртке? Она только что была в приемной.
– Мельком, Владимир Борисович. Она назвалась сестрой вашей бывшей жены.
– Слушай меня внимательно и не говори, что не слышала.
Он попросил ее передать пакет с деньгами Алевтине.
– Я буду поблизости, в машине. Сунешь пакет и уйдешь. Все. Ты лицо ее запомнила?
– Нет. Понимаете, в приемной вас дожидались клиенты, я готовила им кофе. Она как-то так быстро проскочила… Я же заглянула к вам, хотела ее остановить, но вы сказали, что все в порядке…
– Ладно. Думаю, что мы вдвоем узнаем ее хотя бы по одежде. Белая куртка, красный берет или шапка, красный шарф.
– А может, поедете сами? Ведь сумма-то немаленькая. Да и ваше присутствие, быть может, поможет вашей Маше…
– И что? Ты подумала, что будет со мной, если окажется, что я опоздал? Что ее дни сочтены? Как я буду жить после того, как ее не станет?
– Вы боитесь…
– Боюсь. Хочется спокойной жизни. Я развожусь с Катей, у меня и так голова идет кругом… Оля, ты поняла?
– Поняла, Владимир Борисович, – секретарша Оля, крепкая высокая женщина в тесном костюме, разве что не щелкнула каблуками. – Сделаю все, как вы сказали. Передам ей пакет – и все. Только не переживайте.
– Главное – быстро уйти. Чтобы она и дальше не принялась давить на жалость. Она ведь тоже может предложить мне поехать вместе с ней…
Ему вдруг стало стыдно перед Ольгой за свою слабость. Он свернул разговор и попросил ее принести ему кофе.
А вечером они приехали к памятнику около семи, увидели стоявшую и притоптывавшую на снегу Алевтину. Ольга взяла пакет и быстрой, решительной походкой направилась к ней (Чагин наблюдал за ней из окна своей машины), сунула ей в руки пакет (близорукому Чагину показалось, что Алевтина развела руками, словно в удивлении, лица-то он не видел, но ее движения и какой-то порыв, словно она собиралась пойти вслед за Ольгой, выдали в ней растерянность, вероятно, она не ожидала, что вместо Чагина к памятнику придет какая-то тетка) и вернулась в машину.
– Все, Оля, поехали. Еще немного, и я пойду вслед за ней…
– Так, может, и пойдете? – Ольга посмотрела на него взглядом, в котором он прочел боль. Она болела за него, переживала. – Извините… Это не мое дело. Наверное, вы, Владимир Борисович, правы, и вам не стоит возвращаться в свое прошлое. Все, что вы могли сделать, – сделали. Крупная сумма денег… Я ей так и сказала.
– Что ты ей сказала? – удивился Чагин и даже рванул руль в сторону.
– Ничего особенного… Что говорят люди в подобных случаях?
– Оля!
– Что теперь жизнь Маши в ее руках… В прямом смысле.
– А… Ладно. Отвезу тебя домой, а сам – куда-нибудь… Мне надо побыть одному.
– Владимир Борисович, я понимаю, у вас сейчас сложная ситуация, вы переживаете… Тут еще и развод, все на вас навалилось. Прошу вас, не напивайтесь, а? У нас утром столько дел. Все расписано по часам. Может, я поеду с вами домой, приготовлю вам ужин? Просто побуду рядом, чтобы с вами ничего не случилось.
– А как же твой муж? Дети?
– Я позвоню домой и все объясню. Вы же знаете, как мой Вадим вас уважает. Да все будет нормально!
– У меня пельмени в морозилке, я сам поем… А ты поезжай домой. Тебя семья ждет.
В ту ночь он все-таки напился, а утром принял решение поехать в Саратов. Но поездка была отложена из-за срочных дел. И вот уже перед самым отъездом на Павелецкий в его квартире раздался звонок.
– Владимир Борисович Чагин? – услышал он незнакомый мужской голос.
– Слушаю… Кто это?
– Володя, ты меня не узнаешь? Я же практически твой родственник… Иван. Муж Татьяны, тетки твоей бывшей жены – Ваня!
– Иван… Да, вспомнил… Вам остановиться негде? – догадался Чагин.
– Да нет, Володя, здесь другое дело… Надо бы встретиться. Не телефонный это разговор…
Чагин вдруг понял, что появление на горизонте еще одного родственника из семьи Розмари неслучайно.
– Маша жива?
– Жива, слаба богу…
– Вот и славно.
Еще один посланник. И тоже, наверное, приехал просить денег. Все, конец разговорам. Он отключил телефон. Надо ехать. И как можно скорее.
Чагин захлопнул дорожную сумку и направился в переднюю. Подумалось вдруг, что если он наденет черное пальто, то Маша умрет, а если зеленую меховую куртку, то выживет. Шею он обмотал красно-зеленым узорчатым кашне. Она выживет. Теперь все будет хорошо, и он ее никому не отдаст…
9
Они долго проговорили с Жозе в постели. Маша сидела, устроившись на подушках по-турецки, скрестив ноги, и в который уже раз спрашивала не столько мужа, сколько себя: стоит ей ехать в Россию или нет? Жозе считал, что она должна поехать, чтобы проститься с сестрой, но Маша чувствовала, что за его словами стоит другое – его жгучее нежелание отпускать ее одну. Он, как она была уверена, так же, как и мать, боялся за нее, думал, что она там, совсем одна, отвергнутая родственниками, может снова заболеть тем чувством вины, которое ей с таким трудом удалось вытравить из себя. А тут – смерть Алевтины. Да еще в Москве, в том городе, куда ее сестра так стремилась.
22 
