69 
– Ладно, ваша взяла. Я нанимаю вас, но условия обсудим позже. Скажу сразу – о процентах даже не мечтайте. Я не вчера родилась. А теперь – оставьте меня.
Шведов ушел, даже не поблагодарив за кофе, сказал, что будет ждать ее звонка.
…Они приехали встречать Чагина на его машине. За рулем сидела Ольга. Дина припала к стеклу, она от волнения почти не дышала. Был фиолетовый вечер, сыпал снег, на крыльцо изолятора вышел мужчина в меховой куртке и лисьей шапке и некоторое время стоял на ступенях, рассматривая машину, все еще не веря в свое освобождение… Первой вышла Ольга, помахала ему рукой.
– Ну? Что стоим? Холодно, между прочим…
Он медленно спускался со ступенек, глубоко вдыхая сладкий морозный воздух. Ольга обняла его, поцеловала, потрепала рукой по плечу, по щекам ее катились слезы.
– Садись… На заднее сиденье. – Она распахнула дверцу, и он сел. Сразу же почувствовал запах знакомых духов и зажмурился от удовольствия. Увидел совсем рядом влажные огромные глаза, нащупал в темноте маленькую горячую ладонь.
– Привет, – он обнял Дину и прижал к себе. – Даже и не думал уже, что когда-нибудь встречусь с тобой…
– Я ведь должна тебе пятьдесят тысяч долларов, ты что, забыл? – Она прижалась к нему и позволила себя поцеловать. – Как ты? Здоров?
– Нормально… Только проголодался.
– А я пироги испекла. С капустой, с яблоками. Оля, поедете с нами?
– Нет уж, – отозвалась счастливым голосом верная секретарша, – у меня дел полно. Вы уж сами… пироги ешьте. Думаю, вам есть о чем поговорить и без меня.
Она привезла их на Большую Пироговку.
Дина, сильно волнуясь, помогла Чагину раздеться, трясущимися руками сняла с его шеи шарф, повесила куртку.
– Я тебе ванну приготовлю, а ты чувствуй себя как дома, проходи.
Она вдруг подумала, что нарушила все данные самой себе клятвы – никогда не впускать в свою квартиру, а тем более в сердце, мужчину. Но это был Володя, и никакие клятвы, ничто на свете не смогло бы помешать ей любить его.
…Она собиралась уже выходить из ванной, как туда вошел Чагин. Без одежды. Он обнял ее:
– Скажи, что я должен сделать, как заслужить право быть с тобой? Я готов отсидеть в этой адской камере с уголовниками еще пятьсот лет, чтобы только знать, что ты ждешь меня…
Она увидела его глаза, почувствовала на своей талии его руки, обнявшие ее, и уткнулась носом ему в плечо:
– Постарайся никогда не называть меня… Розмари…
* * *
Как ни старалась Маша, но больше обманывать себя она уже не могла. Вот и сейчас, сидя на краешке кроватки Даниэля и любуясь его спокойным нежным личиком, она видела в нем знакомые черты. Перед ней в голубой пижамке спал… маленький Володя. И никто, ни Жозе, ни Одетт – ничего до сих пор не заметили? Хотя откуда им знать, каким был ее первый муж? Жозе – тоже брюнет, с темными выразительными глазами…
Володя. Как он теперь? Слава богу, его выпустили на свободу, эта история закончилась. Смогут ли они с Диной создать новую семью или нет? Поверит ли он в ее любовь, в свои чувства к ней? Как сложится его дальнейшая жизнь?..
Она достала из кармана написанное еще утром письмо, чтобы перечитать его. Поднесла к тусклой лампе. Письмо-прощание, письмо-признание. Когда Чагин получит его, он будет знать, что у него есть сын. И увидит фотографию маленького Даниэля, стоящего возле новогодней елки на площади в Лиссабоне… («Представляешь, Володя, это самая высокая елка в Европе, высотой в семьдесят пять метров, с двадцатипятиэтажный дом, на ней двадцать пять километров гирлянд и два миллиона шариков…»)
В спальню неслышно вошла Одетт. Замерла на пороге, всматриваясь в Машино лицо. Сделала еще несколько шагов и заглянула через ее плечо. Потом молча взяла из рук ошеломленной, застигнутой врасплох Маши письмо, конверт и фотографию и покачала головой.
– Оставь уже его в покое, – сказала она. – А Жозе никогда ничего не узнает. Для него Даниэль – его первенец. Пойдем спать, Мари.
И Маша послушно вышла из спальни сына.
69 
