очень нудно 
31 
– Олег… Ты это серьезно говоришь? – посмотрела на него Настя с ужасом. Даже глаза высохли, засияли тревожной болезненной голубизной, как небо перед грозой.
– Абсолютно серьезно, – растянул он губы в дурацкой фальшивой улыбке. Такой фальшивой, что самому противно стало.
– Нет, ты не можешь говорить это серьезно… Ты что, Олег? Она же маленькая совсем, какие такие впечатления… Она мать потеряла, ее ото всех знакомых оторвали…
– Что ж делать, Настенька? Такая судьба, значит. Ничего, она привыкнет.
– Да ты… Да ты… Ты не понимаешь… – тихо отступила она от него на два шага, злобно сощурившись и мотая головой. – И никто не понимает…
– Настя! – снова потянул он к ней руки, пытаясь вложить в свой возглас немного отцовской строгости. – Прекрати истерику, пожалуйста! Ну что это такое, ей-богу…
Она вывернулась кошкой из-под его руки, снова отступила, затряслась вся в тихом безысходном плаче, прикусив до крови нижнюю губу. Вот что прикажете с девчонкой делать? Опять валерьянкой поить? Уж сколько он в нее валерьянки за эти дни влил – спиться можно, наверное. Хорошо хоть, Ира в проеме двери подмогой замаячила.
– Эй, молодежь… Вы что тут, ссориться надумали? Тоже нашли время! Настюха, доставай столовый сервиз! Его ж, наверное, мыть надо. Я думаю, тетя Даша не особо тут его намывала, так что… Давай-давай, Насть, поворачивайся! Скоро люди набегут, а у нас тут конь не валялся…
Коротко всхлипнув и будто проглотив разом почти до готовности набухшую истерику, Настя деловито шагнула к допотопной лаковой стенке, присев на корточки, начала вытаскивать из нижнего ящика горы тарелок. Олег сунулся было ей помочь, но Ира остановила его коротким приказным жестом – не надо, мол. Он закивал понимающе. Ага, не надо. Пусть отвлечется. Вышел из гостиной на цыпочках, встал неприкаянно в коридоре. Пробегавшая мимо с кухонным полотенцем в руках Дарья Васильевна затормозила на ходу, уставилась на него задумчиво. Потом, мило улыбнувшись, проговорила, будто пропела:
– А нельзя ли вас, молодой человек, к нужному делу приспособить? Раз уж представился такой счастливый случай в образе мужчины в доме?
– Ну, приспособьте. Раз уж представился, – в тон ей проговорил-пропел он. Странная какая старуха. Не знаешь, как с ней и разговаривать. – Что делать-то нужно?
– Да у меня в туалете, прошу прощения за подробности, бачок плохо воду сливает…
Господи, этого еще не хватало! Совсем старуха сбрендила, честное слово! Слесаря не могла вызвать, что ли? Да он дома у себя отродясь в такие сантехнические подробности не лез, а тут…
– Хорошо. Я сейчас посмотрю, – вежливо улыбнулся он ей. И похвалил себя за выдержку. Молодец. Так держать. На провокации поддаваться не будем. Раз надо, и не это сделаем. Надо, так и полы у вас тут помоем, и в магазин с кошелками сбегаем, за мукой и за постным маслом… Все ради любви к своей девочке, ясноглазому юному солнышку на тонких, стройных ножках.
Со сливным бачком он не справился конечно же. Открыв крышку, долго стоял над незнакомой конструкцией, пялился озадаченно. Так долго, что на него психоз напал – что он им тут, и впрямь слесарь, что ли? Хорошо хоть, народ начал потихоньку прибывать – туалет надо было освободить. Уважительная причина. Потом долго мыл руки в ванной, морщась от запаха дешевого мыла.
За стол сели в три часа, Ира сказала поминальную речь, обращаясь к Катиной фо тографии в траурной рамке. Девушка там выглядела чистой красавицей – пышные яркие волосы обрамляли чуть улыбающееся лицо, глаза смотрели ясно и живо и немного удивленно, будто спрашивали – чего это вы тут делаете, ребята? Выпили первую поминальную рюмку, не чокаясь. Настя глотнула, закашлялась глухо и слезно, потом вдохнула с икотой воздух, и Олег слегка похлопал ее по напряженной горячей спине. Несмотря на горестный момент, все присутствующие разглядывали его с любопытством. Исподтишка, исподлобья. Что ж, ни чего особенного. Жизнь есть жизнь. Одних поминаем, других разглядываем. Он и не возражал, суетился вовсю по праву немногочисленности за этим столом мужского начала – кому водки налить, кому салатика в тарелочку подложить. Сидел поодаль от него какой-то замшелый старичок, да бледный прыщавый юноша, чей-то сын, рубал поминальные пироги торопливо, как голодный матрос. Так что в отношении соблюдения этикета он один и старался. Пусть оценят, как Насте с ним повезло.
За весь вечер она не сказала больше ни слова. Клюнула из тарелки горячего, откусила кусок пирога да передернулась слегка, будто пробежала по желудку тошнота. Ира поглядывала на дочь с тревогой, но и не спрашивала ни о чем. Когда встали из-за стола, шепнула ему тихонько:
31 
