очень нудно 
27 
На улице ее встретило чудесное утро. Июнь торопливо наверстывал упущенное, будто извиняясь за календарное опоздание; казалось, и птицы чирикают звонче, чем обычно, и дымка над газоном парит не простым конденсатом как явлением чисто физическим, а нежнейшей эфирной зеленью. А главное – солнце! Солнце старалось вовсю. Бросилось прямо в глаза, ослепило, заставило улыбнуться и зажмуриться, обнажить бегущие по вискам возрастные гусиные лапки. Надо было темные очки надеть. Чтоб гусиные лапки не баловать. Хотя стоп! Опять она… Какое ей дело вообще до того, обнажатся гусиные лапки или спрячутся? Она ж на работу идет. Или есть дело? Или опять юная «чашечка кофе» тридцативосьмилетней голове покою не дает?
Первое, что бросилось ей в глаза, когда она распахнула дверь собственного кабинета, – цветы в неказистой, местного изготовления пластиковой вазе, бывшей в лучшие времена пустой литровой бутылкой из-под колы. Роскошные розовые и белые гвоздики горделиво покачивались на тонких, вытянутых дугой стеблях, словно оценивали, стоит ли она, хозяйка кабинета, вообще их яркой махровой красоты. Марина застыла на пороге, как обалдевшая от неожиданности героиня Алисы Фрейндлих из сто раз смотренной известной комедии, потом повела себя в точности как та несчастная мымра из кино, то есть заметалась по кабинету заполошно – сначала к зеркалу зачем-то рванула, потом к цветам, потом опять к зеркалу, потом плюхнулась на черный офисный стул и даже оттолкнулась ногами от пола, чтобы проехаться на нем от стола подальше и полюбоваться букетом с другого ракурса. Впрочем, он с любого ракурса был хорош. Потому что цветов было много. Гораздо больше, чем у киношной мымры. И что теперь ей со всем этим хозяйством делать? Может, для начала выяснить, кто сюда «приволок этот веник»?
Впрочем, оно и так было понятно кто. И без кокетливых выяснений. Только все равно – странновато. Зачем это юноше Илье, успешному и приятному во всех отношениях, понадобилось тащить цветы ей, бальзаковской тетке? Как бы сказала Машка – с чего это баня рухнула? А впрочем… Кто его теперь поймет, нынешнего молодого мужика, успевшего подрасти на американских фильмах про свободную демократическую любовь? Говорят, у них даже модно сейчас романы с тетками заводить… Но маленькое расследование в отношении букета все равно стоит затеять. Для того хотя бы, чтоб спасибо сказать. За доставленную даме приятность.
От легкого стука в дверь она вздрогнула, торопливо засеменила ногами по полу, пытаясь развернуться на стуле и доехать до своего законного места за столом. Едва успела. Дверь открылась, и юноша Илья смело ступил через порог и взглянул так же смело, будто окатил с головы до ног плотной здоровой радостью, идущей из ярких девчачьих глаз в толстых ресницах. Да еще солнце ему в глаза угодливо посветило. Красиво, черт! Что-то среднее между синим и зеленым в этих глазах вспыхнуло и заплясало мелким бесом, отталкиваясь от чистых и голубым светом сияющих, будто из дорогого фарфора вылепленных белков. Почему-то у молодых и здоровых всегда белки глаз нарядной чистотой сияют. Вот и у Машки, например, так же сияют. Глядеть бы и глядеть в эти глаза не отрываясь.
– Заходите, заходите, юноша… – вкрадчивым и одновременно менторским тоном проговорила Марина, лениво махнув ладошкой. – Расскажите мне, что все это значит…
– Что – значит? – аккуратно опустился на стул Илья, глянул на нее преувеличенно доверчиво.
– Вы тут придурковатое дитя передо мной не изображайте, юноша, – с трудом сдерживая рвущуюся с губ улыбку, продолжила она тем же тоном и, бережно зажав между пальцами тонкий стебель, повернула головку цветка в его сторону: – Вот это – видите? Что это значит, я вас спрашиваю?
– Да ничего особенного не значит… – снова улыбнулся он ей. – Подумаешь, цветы…
– Ага. Значит, ничего особенного. Что ж, так и запишем. Ничего особенного.
– Нет, не в том смысле! То есть оно значит, конечно… Да ну, Марина Никитична, совсем вы меня запутали! В общем, это я принес. Пусть стоят, жалко вам, что ли?
– Нет, не жалко. И впрямь, пусть стоят.
– Ага. А завтра я еще принесу. Вы какие цветы больше любите? Розы? Хризантемы? Орхидеи? Дельфиниумы? Папоротники?
– Нет, я не понимаю, Илья… Вы что, любитель цветов, что ли? Но при чем тут я?
«Кокетничаешь, мать, кокетничаешь… – отчетливо пропел ей на ухо внутренний голос. – Ишь, забила копытом, как списанная с арены старая цирковая лошадь…»
27 
