18 
– Мам, пока-пока! – тут же отвернулся от меня Мусякин. И принялся выспрашивать отца, как именно ловят рыбу, какую рыбу и что потом с этой рыбой делают. Да, против такой программы не может устоять любовь даже к самой лучшей матери на свете.
– Ну, счастливо тебе съездить. Обязательно только посети Царское Село и Петергоф. Обещаешь?
– Да. – Я соглашалась со всем, но когда поезд тронулся, я, сидя на своем месте около окна, почувствовала необъяснимую тревогу и нежелание оставаться в вагоне.
Мужики, ехавшие в нашем купе, уже успели сменить стоптанные кроссовки на пластиковые синие тапки в пупырышках, а джинсы – на поношенные треники. Они размеренно, деловито и без стеснения употребляли колбасу, тихо переговаривались о чем-то своем и в итоге достали из сумки бутылку «Смирновки». Пожилая дама молчала где-то с полчаса, но потом принялась намекать, что неплохо бы мужчинам было уже залезть на свои законные верхние полки, занимаемые ими согласно купленным билетам, ибо тут они своим поведением создают волну и мешают прилечь ей и, возможно, ее молодой соседке (то есть мне) тоже. Про водку не было сказано ни слова, но если бы ее взгляд имел физическую силу, бутылка бы разбилась.
– Нет-нет, я в порядке, – помотала головой я, чем вызвала еще большее напряжение среди соседей. Удушливый запах колбасы, водки, а еще более невыносимых даминых духов, которыми она, верно, облилась с ног до головы, вызвал у меня головную боль. Я почувствовала себя невыносимо уставшей и еще раз про себя покрыла нецензурной бранью Владимира, лишившего меня родного дивана, пледа и бокала красного вина перед телевизором. Завтра, в пятницу, вместо битвы экстрасенсов я буду болтаться по музеям, бесполезно пытаясь изобразить наслаждение великим наследием, оставленным нам предками. А сейчас вот колбаса и дама в духах.
– Хотите выпить? – из чистой вежливости предложил мне сосед, видя, как я тру виски.
– Нет, спасибо, – отказалась я после некоторого усилия над собой. Сама идея как-то смягчить пребывание в этом поезде мне была близка, но о том, чтобы пить с этими товарищами в тапках, не могло быть и речи.
– Уверены? Я, кстати, Толик, – представился один.
– Очень приятно, – автоматически кивнула я, забыв назваться в ответ. Я встала, схватила сумку и пошла к выходу.
– Извините, – опустил глаза Толик, отодвигая колени, чтобы я могла пройти.
– Ничего. Все хорошо, – отмахнулась я.
Долго я стояла в тамбуре и смотрела, как мимо меня пролетали столбы с проводами, как деревья сменялись серыми малоэтажными домиками, а потом снова деревьями. Начинало темнеть. И вдруг я прямо физически почувствовала, как мое тело, вся моя сущность отрывается от всего того, привычного, не то чтобы любимого, но составляющего рутину моей жизни. Как меня физически утаскивает в сторону, разрывая некрепкие связи, создавая пропасть между мной, стоящей в холодном, пустом тамбуре и слушающей стук колес, и Владимиром. Где-то после Твери я вдруг почувствовала, как свободна и одинока я на самом деле. Я стою здесь, немного нервная женщина за тридцать, незамужняя, имеющая сына, не имеющая определенного дела в жизни. И меня ничего не держит. Если бы не притяжение, прикрепляющее мои ступни к грязному заплеванному железному полу, я бы оторвалась и полетела над лесом, над темнеющей рекой, над деревнями с покосившимися домами с коровами, мычащими в хлевах. Я закурила сигарету. Ощущение невесомости не проходило, зато ощущение страха и паники, сопровождавшее меня всю неделю, куда-то ушло. В конце концов я даже почувствовала некое подобие удовольствия.
– Я совершенно одна, – громко произнесла я и выдохнула дым.
Возвращаться в купе не хотелось. Конечно, у меня там оставался чемодан, но в нем не было ничего ценного. Сумка с документами и деньгами была при мне, а желание и дальше быть наедине с собой и со стуком колес только нарастало. Я не знала, в какой стороне вагон-ресторан, но решила ни у кого ничего не спрашивать. Не хотелось открывать рот и произносить какие-то звуки, так что я решила просто пойти в тот вагон, с которым граничил мой тамбур, а потом в следующий. Кажется, я шла по направлению к началу поезда, что, как выяснилось, было правильно. Я прошла несколько вагонов, в какой-то момент стало гораздо тише. До этого в каждом купе какие-то люди уже вовсю вели разговоры, что-то рассказывали о своей жизни. Можно было услышать обрывки этих разговоров.
– Я работал в Иркутске, пока жену не перевели в Ленинград.
18 
