67 
– Ты же взрослая, почему ж ты такая тупая?
– Это не я тупая, это ваш учебник тупой. Если ты объяснишь мне, в чем тут задача, я ее обязательно решу. У нас были совсем другие учебники.
– Да, и вот к этому все идет? И я в итоге стану такой, как ты, когда вырасту? Кошмар. – Она показывала на меня пальцем и смеялась.
Я совсем не умела поставить ее на место. Маленькая мерзавка. Вот уж по кому я точно скучать не буду. Как и она по мне.
Я прошла обратно в комнату с термосом горячего кофе, осторожно, чтобы ненароком не посмотреть на снежную, вьюжную улицу, занавесила шторы, включила торшер и села в кресло, замотавшись предварительно в одеяло. В комнате стало уютнее, и вчерашние шмотки, валяющиеся на комоде, не так уж бросались в глаза. Вообще надо признать, что семейная жизнь – просто неподъемный груз, и я совершенно не понимаю, как мои замужние подруги выдерживают это. Надо бы им за вредность молоко давать. Хотя молоко, кажется, взрослым не требуется. Шушка мурлыкнула и запрыгнула ко мне на коленки. Вот кто уж точно был несказанно рад нашему возвращению. Мы снова спали вместе, на одной кровати. Она забиралась ко мне в ноги, под одеяло и толкалась так, словно это была ее кровать, а не моя. Она драла когти о свое любимое кресло, валялась на моих вещах и глазела на проезжающие машины и бегущих бесконечный кросс прохожих. В минус двадцать пять еще не так понесешься. Бегом от мороза! Все в метро!
– И что будем делать? – спросила я Шушку.
Она посмотрела на меня как на умалишенную. Какие могут быть вопросы. Сначала расчешем ей шерсть, потом просто поскребем за ушком. Часа два-три уже пристроены.
– Да? Ты считаешь, мне это тоже будет так же интересно, как и тебе? – усмехнулась я.
Шушка невозмутимо подставила мне морду. Еще один дивиденд одинокой жизни – возможность иногда не знать, чем заняться. Те несколько месяцев, что я жила с Костей, мне всегда было куда пристроить свое время. Пространство вокруг меня всегда требовало внимания. Детям требуется значительно больше чистоты, чем я вообще могу себе представить. Когда я только вернулась домой, то с восторгом и вполне сознательно не мыла посуду, оставляла в холодильнике пустые тарелки из-под съеденного, воду в кастрюле на плите. И никто-никто не ругал меня. Я ела мамино абрикосовое варенье ложкой из банки и плевала на то, что оно может закиснуть.
– Не успеет, мое хорошее, – улыбалась я, попутно отмечая, что никто также не говорит мне: «А ты не боишься, что все слипнется?» Мне теперь вообще никто ничего не говорит. Немного скучно, но оно того стоит. Хотя я так и не смогла доказать этого маме, которая пришла в состояние крайнего отчаяния, узнав, что я снова сингл.
– Какой ты сингл? – возмутилась она. – Ты – старая дева. А я заведу себе черепашку и буду ее любить. Все равно никаких шансов на внуков нет.
– Деточка, ты дура, – коротко и просто заметил мой папа.
– Зато свободная, – обиженно передернула плечами я.
Подумаешь, умники. Вспомнили бы они, как ругались друг с другом, когда я была маленькая. Да и потом, потом тоже. Может, семейные люди – как наркоманы, всех стремятся затащить в свои ряды? Да не хочу я быть счастлива, мне вполне хорошо в моей уютной трясине. Не потянуть мне вашего счастья. Я пробовала, не получилось. Вся эта любовь – обман и каторга. Сначала поцелуи и кружится голова, а потом вся твоя жизнь по минутам расписана на долгие годы вперед, и ты уже больше ни черта не принадлежишь себе. Кстати, Сашка был абсолютно со мной согласен. Его девушка хотела бы переехать к нему, но вместо нее в его маленькой, набитой техникой и телевизорами квартирке две недели обитала я. Когда срок аренды моей квартиры подошел к концу и я вернулась домой, к своей прекрасной, но несколько пустой жизни, Саша продолжал всячески поддерживать меня в моем падении с вершин Большой Любви.
– Из-за чего сыр-бор. Ты всегда была такой. Я не сомневался, что этим кончится.
– Ты уже говорил.
– Прости. Я просто… просто люблю тебя такой, какая ты есть. Такой вот, непредсказуемой, ни на что не годной, но прекрасной. Ты можешь ранить, но ты не похожа на других, – пробормотал он как-то одним зимним вечером.
Я тогда еще жила у него. Мы вернулись с концерта в клубе очень поздно и были подшофе.
– Что ты мелешь? Глупости какие-то! – рассмеялась я. – Я самая обычная.
– Нет. Ты… тебя невозможно ухватить. Невозможно… удержать. Ты не способна на любовь, нет. Только на страсть.
– Ты бредишь? – удивилась я, а он полез ко мне целоваться.
67 
