очень нудно 
52 
– А ты все по мальчишке так и переживаешь? Интересно, интересно… Он, значит, там остался, а ты тут по нему горюешь…
– Да. Переживаю. И горюю… – вздохнула протяжно Таня.
– А почему? Почему, Тань? – слишком уж заинтересованно переспросил Павел, наклонив к ней совсем близко лицо.
Таня взглянула ему в глаза, удивилась тихо – застыло в них что-то непонятное, страдальческое и болезненное, ему, Павлу Беляеву, совсем уж не подходящее. Потому что не бывает у мужиков из телевизора таких вот глаз. У них у всех глаз веселый, радостный, и жизнью своей, и всем на свете довольный. Не простым было любопытство Павла Беляева, ой не простым. И впрямь страдальческим да болезненным оно было, Таня это сразу почувствовала. Она всегда умела чужую боль через себя пропускать. И чужое страдание тоже.
– Павел, у тебя что-то случилось, да? – спросила осторожно.
– Да почему сразу случилось… – досадно отвел он от нее взгляд. – Просто спрашиваю… Странно мне просто! Ты-то чего по Матвею изводишься? Он же чужой тебе! Да и вообще… Живет там себе среди нянек, солнышку радуется… А ты здесь извелась вся, словно в Сибирь его увезла и среди снегов одного бросила!
– Ну да… Вот и бабушка Пелагея так же говорит… – задумчиво протянула Таня.
– Слушай, подруга, а ведь мне тебя Бог послал! – без всякого перехода вдруг заговорил Павел и даже подпрыгнул слегка на сиденье, разворачиваясь к ней всем корпусом. – Может, выручишь, а? Посидишь с моим пацаном недельку? Понимаешь, мне его девать совсем некуда, с понедельника весенние каникулы начинаются… А мне лететь в Берлин на семинар надо – ну хоть порви меня на части! А я тебе заплачу хорошо…
– Ой, да ради бога, Павел! Посижу, конечно!
– Правда?!
– Ну конечно… Что в этом такого-то?
– Ну, ты молодец, Танюха! Так меня выручишь… Да я даже и на самолет успею! Погоди-ка, я сейчас…
Одной рукой держа руль и коротко взглядывая на дорогу, освободившуюся наконец от занудной пробки, он выудил из кармана куртки мобильник, торопливо набрал номер и закричал в трубку:
– Сашка, не сдавай мой билет, я с тобой лечу! Не успел еще? Ну, слава богу… Да, да, пристроил… Да тут, к знакомой одной… Жди меня в аэропорту, я успею! Ну все, пока… – и тут же, быстро произведя следующую торопливую манипуляцию с телефонными кнопочками и слегка понизив голос, снова заговорил в трубку: – Гришук, давай собирайся быстренько. Кинь там в рюкзачок штаны, рубашку, щетку зубную… Ну, сам сообрази. В гости поедешь к одной моей знакомой тетеньке. Да на неделю всего! Что?! С ума сошел, что ли? В какой детдом, ты что? – сердито заорал вдруг Павел в трубку так, что Таня вздрогнула и шарахнулась от него подальше. – Чтоб я от тебя больше ничего подобного не слышал! – продолжил тем временем бушевать Павел. – Понял, засранец? Ну вот и хорошо, что понял… Мне просто уехать надо на неделю, а ты сам не справишься… Ну ладно, ладно… Выходи к подъезду, я увижу… И мою сумку дорожную захвати, она в прихожей стоит. Все, Гришук, некогда мне!
Взглянув на часы и чертыхнувшись тихонько, он торопливо вырулил в какой-то переулок, пытаясь объехать очередной дорожный затор, между делом проговорив Тане деловито:
– Ты его не особо балуй да опекай, он парень вполне самостоятельный. Ну, шустроват, конечно, не в меру, но ничего, терпимо. Ест все подряд, что не приколочено. В общем, хороший парень…
– Он твой сын?
– Ну да, сын, конечно… А почему ты спрашиваешь?
– Да так…
– Да, он мой сын. Приемный. Еще вопросы есть?
– Нет… Вопросов больше нет, – быстро произнесла Таня, почуяв некоторое раздражение в его голосе. Хотя и были у нее к нему вопросы конечно же. Очень хотелось, например, знать, куда подевалась мать мальчика. Тоже, что ль, в командировку срочную подалась, оставив ребенка на отчима? А что? Раз он приемный, значит, Павел Беляев ему – отчим? Хотя при чем тут детдом? Он же про детдом что-то говорил, когда с ребенком разговаривал! Или… Или он никакой и не отчим ему вовсе? А кто тогда? Усыновитель? А жена Павла Беляева, выходит, ему усыновительница? Очень все это Тане было любопытно, конечно. Но что делать – в чужую душу лезть вот так, за здорово живешь, она не умела, хоть и выросла в окружении деревенского простодушия, смешного и наивного, в котором секретов да недомолвок не признавалось в принципе, а любопытство не за порок почиталось, как в той поговорке сказано, и уж не за свинство, извините, а вовсе даже наоборот – за уважительный к персоне интерес. Она, живя в городе, давно уже это правило усвоила – любопытство свое здесь подальше прятать надо. А может, городской дух обманной тактичности в нее уже так въелся, что начал диктовать свои правила поведения… В общем, вопросов она Павлу больше задавать не стала. Захочет – сам скажет. А не захочет – так и не надо.
52 
