Глава вторая,

в которой я удивляю всех, даже саму себя

В каком-то смысле я могу сказать, что с приходом Катерины в моей жизни появилась любовь. Нет, ничего не подумайте плохого, я была, есть и останусь человеком сугубо правильной ориентации, как бы сильный пол ни вызывал желания перебежать за линию обороны. Однако в случае с Катериной… Были ли в вашей жизни настоящие друзья? Такие, что по любому поводу летишь звонить, любой радостью спешишь делиться. Дождаться не можешь следующей встречи. Согласитесь, в этой дружбе, особенно в юности, очень многое есть от любви. И кстати, я говорю не только о восторгах и радостях, не только о них, к сожалению. В дружбе, как и в любви, всегда найдется место для страданий. Не сейчас, так через пять минут, но кто-нибудь обязательно будет страдать. Это уж, как говорится, не ходи к гадалке.

К окончанию школы Катерина стала для меня буквально всем. Немаловажную роль в этом играло то, что мы не только учились вместе, за одной партой, но и жили в одном доме, в одном подъезде, только на разных этажах. Было даже сложно сказать, что я жила в своей квартирке под крышей, под номером тринадцать, – я там только ночевала.

– Совсем с ума посходила, – ворчала мать. – И чего тебе у этих Хватовых, медом намазано? Хоть бы дома посидела пять минут. А вдруг мне помощь какая требуется.

– Мам, ну чего? – нетерпеливо отвечала я, переступая с ноги на ногу. Под словом «помощь» подразумевалось, что я должна сидеть и выслушивать бесконечные материны потоки жалоб на то, как папашка ей всю жизнь сломал, как была она хороша и юна, когда сгубил он ее ни за что ни про что.

– Хоть и были у меня такие перспективы! Могла бы и карьеру сделать, – любила добавлять она.

– Мам, ну какая карьера. У тебя только ПТУ и все. А сейчас столько всего надо знать для карьеры, – умничала я. – Компьютер, языки там, всякое.

– Повыросли тут! – заводилась она. – Откуда что берется. Погоди, еще сама наплачешься. Катерина-то небось всю жизнь тебя тянуть не станет.

– Она меня и не тянет, – обижалась я. Хотя доля истины в материных словах была. Учеба давалась мне тяжело, хоть я и продиралась старательно через все эти интегралы и обществознания. Кстати, даже получала неплохие оценки, хотя это все время было похоже на какой-то утешительный приз. Помню, как-то у доски, стоя перед зубодробительной задачкой по геометрии, я окончательно утопла в тангенсах и к ответу на задачу так и не пришла. Бобик сдулся, я раскраснелась, предчувствуя конфуз, но учительница, сильно удивленная тем, что Сундукова вообще знает, что такое тангенс, сказала вдруг:

– Ставлю тебе, Диана, четыре. Потому что ты – молодец. Стараешься.

– Спасибо, Лариса Васильевна, – радостно кивнула я, хотя и знала, что при подобном же раскладе той же Катерине влепили бы трояк в лучшем случае. Потому что она «сильная», а я «стараюсь». Что ж, они были не так уж и не правы. Да, я старалась. Не для того, чтобы чему-то там научиться. Плевать на тангенсы и вообще на школу. Но не хотелось расстраивать Катерину – она считала меня чуть ли не своим индивидуальным достижением, ей нравилось меня учить, в ней в самом деле, наверное, погиб очередной Макаренко. Я на ее воспитательные моменты внимания не обращала. Мне нравилось просто ее слушать, нравился тембр ее голоса и то, как она, когда нервничает или торопится, постоянно прикусывает верхнюю губу. Мне безумно нравилось быть ее подопечной, до такой степени, что я практически все решения в своей жизни предоставила ей. И я ревновала ее даже к учителям, которые крали ее внимание у меня. Ревновала даже к ее семье, впрочем, безосновательно и глупо – по-детски. Я хотела, чтобы мы были вместе каждую минуту. И что, вы скажете, – это ли не любовь? Нет, конечно. Любовь – это другое, но то, что было между нами с Катериной, было очень серьезно. Ее мать, Юлия Андреевна Хватова, даже какое-то время пыталась нас с Катериной разлучать, воздействовала на нее, но их отношения были настолько легки, настолько воздушны, что ничего Юлия Андреевна с Катериной поделать не могла. Катерина и из нее вила веревки. Катерина всегда была по натуре победительницей.

  5