9 
— Могу вот, Вовка. И ты на отца не сердись. Он же не виноват, что все бабы от него рожать хотят! И я вас тоже только от него рожать хотела…
— Мам, так все же смеются над ним! И над тобой, наверное, тоже. Стыдно ведь…
— Чего стыдно? Что у тебя где–то живут братья и сестры? Мне вот, например, так ни капельки…
— А мне – стыдно! А я – не хочу! И вообще, знаешь, что про нас говорят?
— Ну? И что?
— Что наш отец создал некую новую общность людей. Раньше она называлась советский народ, а теперь – дети Петрова…
— Да? Как интересно! – рассмеялась от души Анна. И на этом же легкомысленном смехе весело спросила : — Ты кашу–то есть будешь?
— Не хочу!
Вовка лихо развернулся в дверях, обидевшись на такое несерьезное отношение к вопросу, с шумом выскочил из кухни, хлопнув дверью. Вернувшись, однако, через пять минут, неловко подошел к матери сзади, наклонился, клюнул губами в щеку.
— Мам, прости… Я и правда не хочу. Просто на первую пару опаздываю.
— Иди, ладно, — махнула на него мокрой рукой Анна, — иди уже…
«Молодой еще, глупенький. Весь в своем максимализме юношеском…» — подумала она ему вслед, грустно улыбаясь и моя скопившуюся за утро в раковине посуду.
Сына своего Анна понимала прекрасно. И сама она двадцать лет назад вот так же сердилась на своего мужа. И не то чтобы даже сердилась, а уже потихоньку и ненавидеть его начинала, черной своей женской злобой–ревностью исходила : то гнев на нее праведный нападал – готова была каждой потенциальной разлучнице походя глаза выцарапать, то страх жуткий – а вдруг бросит ее Петров в одночасье, а то и обида женская слезами глаза застила — перед людьми за себя, обманутую, стыдно было…А потом Анна взяла и злиться перестала, словно надоело ей. А может, поняла просто, что любить и прощать своего «коварного изменщика Петрова» ей намного спокойнее и – вот парадокс — даже как–то и радостнее… Да, именно — радостнее. Потому что сразу вдруг открылось ей, как из старого хорошего фильма запомнившееся – счастье, это когда тебя понимают… Вот и она поняла, что счастлива. И приняла его таким – со всеми его романами, влюбленностями да внебрачными детками. И еще поняла, что и не измена это вовсе – всех баб подряд любить. Просто такое ему богом чувство зачем–то дадено – всех любить. Он же в этом не виноват… И досужие насмешливые разговоры людские про любовь, которая «ниже пояса», и сочувствующие взгляды в свою строну она как–то престала вообще замечать. Что ж, если самой природой так заведено – все ведь хотят, чтоб их хотели. Именно это, по глубочайшему Анниному убеждению да жизненным ее наблюдениям, и делало женщину женщиной – чтоб она непременно была желанной кому–то. Оттуда она и тепло, и силы для жизни берет, чего уж тут душою кривить. Все действиям верят, не словам. А самое интересное — Анну всегда это обстоятельство очень почему–то забавляло — ни одна ведь «сволочь–разлучница» от этого тепла ни разу не отказалась. Да и сама Анна в свое время — тоже не отказалась. А уж совсем было в молодости на свое зеркальное отражение рукой махнула: срашненькая, убогенькая, ни рожи, ни кожи, в глазах – вообще тоска вселенская да сплошной угрюмый комплекс по поводу своей внешности…И никто иной как доктор Митя Петров доказал ей тогда, что она такая же, как все, женщина, и заставил–таки в себя поверить, и в любовь поверить. А дети, которые от любви — они ж сами на свет просятся. Чтоб конкретный результат, так сказать, от нее был. Да и то — вон сколько их у Петрова получилось – хоть дверь не закрывай…
«Результатов» этих у доктора Петрова и впрямь было уже многовато: в Саратове жил его сын Леня, еще один сын, Пашенька, подрастал здесь же, в Краснодаре, на соседней улице, была у него еще и дочка Ульяна, недавно совсем приезжавшая навестить отца аж из самого германского города Дрездена. Так что Илья Гришковец, можно сказать, со своим явлением к отцу уже и припозднился несколько…
— Да уж, двое в Пензе, один в Саратове… — пробормотала Анна вслух крылатое выражение из старой комедии и засмеялась, махнув в пространство кухни рукой.
— Мам, ты с кем здесь разговариваешь? – заглянул на кухню лохматый спросонья Сашка. – Сама с собой, что ли?
— Ага.
— Ну, дожила… Мам, Артемку будить?
— Нет. Пусть поспит еще часок.
— Так ему ж в школу!
— Ну и что? Ничего страшного. Он и так круглый отличник.
— Ну, ты даешь, мам Мне так не разрешала прогуливать!
— Ну да! Тебя ж, балбеса, надо было к стулу привязывать, чтоб уроки делал! Не помнишь, что ли?
9 
