очень нудно 
73 
– Значит, вы поехали в Москву, оставили картины помощнику Майера, затем, когда стало ясно, что уже сам Майер заинтересовался ими, вы стали потихоньку скупать у Зои ее картины и отвозить в Москву. Она знала что-нибудь о Майере? О том, что он в восторге от ее картин и что ему удалось продать несколько работ в частные коллекции Европы и Америки?
– Разумеется, нет, – пожала плечами Женя. – Вы такие странные… Я что же – враг себе?
– Но она хотя бы знала, что вы встречались с ним и у вас был разговор?
– Да, я сказала ей, что в Москве критики еще злее и что мне бы не хотелось доставлять ей боль.
– Прямо так и сказали?
– Да, представьте себе.
– Но зачем было выдавать ее работы за свои?
– Просто так получилось…
– А что вы предприняли, чтобы обезопасить себя на тот случай, если Зое станет известно о том, что вы ее попросту грабили?
– Абсолютно ничего. Я продавала ее картины и часть денег отдавала ей, говоря, что «загнала твои работы на Арбате». Она была счастлива. «Раз эти снобы, москвичи, покупают мои картины, значит, это не так уж и плохо…» Кроме того, не забывайте, я на протяжении нескольких лет помогала ей деньгами… Да и вообще мне даже хотелось бума, взрыва… Мне доставляло удовольствие представлять ее лицо в тот момент, когда обман раскроется и она узнает, что я заработала на ней несколько тысяч долларов. А тут мне в голову пришла еще одна идея. И хотя она требовала от меня некоторых усилий, все равно…
– Вы захотели родить Бобрищеву ребенка?
– А откуда вы знаете? Гм… с вами не соскучишься. Все правильно. Я решила нанести еще один удар по ее самолюбию. Ведь все знали, что она не могла иметь детей. Я пригласила Колю на ужин, напоила его и, чего уж там, затащила к себе в постель. Один бог знает, чего мне это стоило! Захотела реанимировать его прежнее ко мне чувство… Он приходил ко мне еще несколько раз, и тогда я впервые почувствовала, что он меня жалеет. У него были такие глаза, такие… Я, если честно, так и не поняла, разозлилась я на него за это чувство или нет.
– Вы забеременели? – Юля задала этот нетактичный вопрос скорее из любопытства и, сознавая это, испытала угрызение совести.
– Да, представьте себе, я забеременела. И объявила ему об этом. А дальше уже начала просто шантажировать, угрожая обо всем рассказать Зое. Это были самые приятные дни моей жизни…
– Что вы хотели от него? Чтобы он вернулся к вам?
– Да, я хотела опять выйти за него замуж. Я уже говорила вам про статус.
– Вы собирались обо всем рассказать Зое?
– Вы имеете в виду то, что я была раньше замужем за Колей? Да, безусловно. Готовила ей, точнее им двоим, бомбу. Хотя мой шантаж строился на том, что я буду молчать при условии, что Коля женится на мне, я все равно бухнула бы им в глаза всю правду. Всю. Я мечтала объявить и о своем предстоящем замужестве, и о беременности, и о том, что неплохо заработала на Зоиной наивности и глупости… И пусть, начиная с этого момента, художница Евгения Бобрищева перестала бы существовать и у Майера были бы неприятности, если бы Зоя приехала в Москву, все равно меня уже невозможно было остановить.
– Но у вас что-то не получилось? – проронила Наташа.
– А… Это ты, мышка? – Холодкова снисходительным тоном продолжила, обращаясь к ней: – Да, ЧТО-ТО не получилось. Я повезла в Москву Зоины картины и надорвалась… Моя беременность закончилась прямо в поезде… Я потеряла Колиного ребенка, а вместе с ним и себя…
И она разрыдалась.
– Вы убили Зою, чтобы и дальше продавать ее работы? – теперь уже спросила Юля. – Вы что же, задушили ее?
Холодкова вытерла слезы, выпрямилась на табурете и откинула волосы назад. Подобралась вся, словно готовясь к еще более неприятной ей части разговора.
– Я не убивала ее. Хотя мысленно представляла ее себе в гробу раз сто… У меня развилось довольное сложное чувство к ней. И я, быть может, и убила бы ее, честное слово, если бы не роман Бобрищева с этой пьянчужкой Званцевой. Эта связь вообще не укладывалась у меня в голове. Ира была яркая женщина, я понимаю, она всегда нравилась мужчинам, но не той изысканной красотой, какая была у Зои, а другой, вульгарной, но и привлекательной в чисто сексуальном плане. Бобрищев не скрывал от меня своих отношений с Ирой, и когда я спрашивала его, что он в ней нашел, пожимал плечами, а то и просто улыбался… И улыбка у него была при этом какая-то гаденькая, – захлебывалась она своей злостью, и в уголках ее рта начала скапливаться сероватая пена. («А ведь она психически нездоровый человек…») – Вы можете мне, конечно, не поверить, но, когда погибли Зоя с Ирой, только тогда до меня, наконец, дошло, что я из всех живущих на земле больше всего ненавижу эту слащавую рожу, этого Бобрищева, который долгие годы являлся большим упреком всей моей жизни…
73 
