очень нудно 
112 
– Не хочу. Вот увидишь, полегчает, – убеждал Клинт. Джулия схватила стакан, выпила двумя глотками и сунула в руки Ли.
– Я еще налью, – предложил он.
– Спасибо.
С дивана донесся голос Джекки Джекса:
– Вы на меня в суд не подадите?
Джулия уже не испытывала к гипнотизеру никакой симпатии. Она презирала его точно так же, как и при первой встрече в Лас-Вегасе, когда Джекки обратился к ним со своей нуждой. С какой бы радостью Джулия проломила ему башку! Она и сама понимала, что злиться на фокусника нелепо: в исчезновении Бобби его вины нет. И все же у нее чесались руки. В ней опять говорила вспыльчивость. Джулия знала за собой этот грех, мучилась из-за него, но ничего не могла с собой поделать. То ли вспыльчивость сидела у нее в генах, то ли, как подозревает Бобби, приступы ярости стали нападать на нее с тех пор, как выродок-наркоман жестоко расправился с ее матерью. Как бы то ни было, даже Бобби, который души в ней не чаял, эту черту ее характера не одобрял. И Джулия, мысленно обращаясь то к Бобби, то к Богу, дала зарок: "Слушай, Бобби, и Ты, Господи, тоже слушай. Если все кончится благополучно, если Бобби вернется, я больше никогда так не буду. И мысли не допущу о том, чтобы проломить Джекки голову. И не только Джекки – никому. Я стану совсем другой, честное слово. Лишь бы Бобби вернулся живой и невредимый".
***
Снова пляж, только песок тут не черный, а белый. В жидких вечерних сумерках от него исходит бледное свечение. Справа и слева песчаный берег теряется в рыхлом тумане. Дождя нет. Погода здесь гораздо холоднее, чем на Пуналуу.
От студеного промозглого воздуха Бобби забил озноб.
– Где мы?
– Что-то не пойму, – сказал Фрэнк. – Кажется, где-то на полуострове Монтеррей «Полуостров в Западной Калифорнии.».
Вдали по шоссе промчалась машина.
– Это, наверно, шоссе между Карлмелом и Пеббл-Бич, – догадался Фрэнк. – Знаешь его?
– Знаю.
– Люблю этот полуостров. Вон там, на юге, – Биг-Сур. В здешних местах мне тоже приходилось останавливаться. Славное было время. Правда.., длилось оно недолго.
В тумане голоса звучали необычно, глуховато. Как все-таки здорово, когда под ногами твердая земля! Наконец-то Бобби на своей планете, в своей стране, в своем штате. Вот только туман мешает: не на чем глазу остановиться. Эта белая бесформица – тот же хаос, а неразберихой Бобби сыт по горло, до конца жизни будет отплевываться.
– Кстати, только что на Гавайях ты порывался улизнуть от Золта, – напомнил Фрэнк. – Так вот, можешь не беспокоиться. Мы от него оторвались еще в Киото или на Фудзияме.
– Ну, раз он по нашему следу до агентства не доберется, давай скорее вернемся к нашим.
– Бобби, я не могу…
– Переноситься куда захочешь? Слышал уже. Тоже мне новость. Только знаешь, что я тебе скажу? Хоть тебе и невдомек, а твое подсознание прекрасно умеет управлять твоими передвижениями.
– Ничего подобного! Я…
– Да, умеет. Вернулся же ты за мной в кратер. Ты сам говорил, что готов бежать от этого места без оглядки. А за мной вернулся. Не бросил меня там, как перекладину от кровати.
– Чистая случайность.
– Уж и случайность. Мрак.
Светлячки. Полет.
***
Из стены раздалось красивое тоненькое "бим-бом", и все в интернате узнали, что без десяти минут ужин.
Дерек уже вышел из комнаты, а Томас только вставал с кресла. Дерек любит покушать. Конечно, покушать все любят, но Дерек любит за троих.
Пока Томас доковылял до двери, Дерек быстро-быстро своей смешной походочкой дошел по коридору почти до самой столовой. В дверях Томас обернулся.
За окном стояла темнота.
Томас не любил темноту за окном. Когда в мире не оставалось света, он обычно задергивал шторы. Но сейчас он уже собрался на ужин, как вдруг подумал: надо проверить, где Беда. И стал проверять. А чтобы мысленной ниточке было легче пробираться через ночь, лучше в эту ночь смотреть.
Беда была еще далеко, и Томас ее не нашел. Но, пока не пришло время ужинать и Общаться, он решил попробовать еще раз. Он устремился в окно, в большую темноту – туда, где он когда-то повстречал Беду. Ниточка разматывалась, разматывалась, добралась до того места – и точно: Беда там. Томас ее сразу почувствовал и понял, что она его тоже чувствует. Он вспомнил, как зеленая жаба проглотила ползунка, и полетел обратно, чтобы жаба своим быстрым языком не успела его схватить.
Он уж и сам не знал, радоваться ему или бояться, что Беда вернулась. Когда она пропала, Томас обрадовался: может, она ушла надолго. И все-таки ему было немножко страшно: неизвестно же, куда она ушла.
112 
