очень нудно 
42 
Он подошел неслышно. Она даже не успела понять, что произошло, пока не почувствовала его прикосновение. Данфорд повернул ее к себе лицом. — Помнится, вчера вечером я просил не называть себя дурнушкой.
— Но ведь это правда! — Генри ужаснулась своему голосу, слезам, катившимся по щекам, и попыталась вырваться из его рук. Он видит, как ей плохо, почему же не оставит ее в покое?
Но Данфорд держал ее крепко.
— Неужели ты не понимаешь, Генри? — ласково сказал он. — Именно поэтому я и беру тебя в Лондон. Я хочу доказать тебе, что ты вовсе не дурнушка, а красивая и желанная женщина, которую любой мужчина посчитает за честь назвать своей.
Она молча смотрела на него не в состоянии поверить тому, что услышала.
— И любая женщина, — продолжил он тихо, — с гордостью назовет тебя другом.
— Я не могу, — еле слышно сказала она.
— Нет, можешь. — Он улыбнулся. — Иногда мне кажется, что ты все можешь.
Она покачала головой и тихо произнесла:
— Нет.
Данфорд разжал руки и отошел к соседнему окну. Он был поражен тем, насколько не безразлична стала ему Генри, ему очень сильно хотелось вернуть ей уверенность в себе. Неужели это говорит та самая девушка, которая взяла на себя управление поместьем и сделала его одним из лучших? Та, которая хвасталась, что может оседлать любую лошадь в Корнуолле? Та, что отняла у него десять лет жизни, забравшись в улей к диким пчелам? Ему трудно поверить, что Лондон может ее испугать.
— Это — совсем другое, — чуть слышно сказала она.
— Вовсе нет.
Она молчала.
— Мне казалось, ты — самая хладнокровная девушка на свете.
— Сам видишь, что нет, — сказала она, всхлипывая.
— Скажи-ка, Генри, если ты справляешься с двумя дюжинами слуг, управляешь фермой и строишь хлев, то с чего ты взяла, будто не сможешь выдержать лондонские приемы?
— Все, что ты перечислил, мне под силу! — вырвалось у нее. — Я знаю, как оседлать лошадь, знаю, как построить хлев и управлять фермой. Но не знаю, как быть женщиной!
Данфорд не проронил ни слова, пораженный тем, как она это сказала.
— Я не люблю делать то, что не умею делать хорошо.
— Мне кажется, — начал он задумчиво, — тебе просто нужно немного практики.
Она недоверчиво посмотрела на него:
— Не надо успокаивать меня.
— Я и не успокаиваю. Признаюсь, я сомневался, сможешь ли ты носить платья, но то, желтое, сидит на тебе великолепно. Оно сразу понравилось тебе, а это свидетельствует о твоем прекрасном вкусе. Да и те два платья ты выбрала сама. Они просто чудесные, а я понимаю кое-что в женской моде.
— Я не умею танцевать, — продолжала она упрямо, скрестив на груди руки. — Я понятия не имею, как флиртовать, не знаю, кто где сидит на званом ужине, и… и я никогда не слышала даже о портвейне!
Она выбежала из комнаты, прежде чем Данфорд успел удержать ее.
Данфорд все-таки перенес отъезд на день. Настаивать, видя ее состояние, он не решился, на душе у него было неспокойно, и несколько раз он тайком подходил к ее двери послушать, не плачет ли она. Но в комнате было тихо. За все время оттуда не донеслось ни звука.
Он удивился, когда Генри не спустилась к обеду. Она не жаловалась на плохой аппетит и должна была очень проголодаться к этому времени — за завтраком ей не удалось поесть. Он пошел на кухню, чтобы узнать, не просила ли Генри отнести еду к ней в комнату. Получив отрицательный ответ, Данфорд лишь покачал головой. Если она не спустится и к ужину, ему придется применить силу.
Однако столь решительные меры не понадобились. Генри вышла к чаю с покрасневшими, но сухими глазами. Данфорд встал и отодвинул для нее стул. Она благодарно улыбнулась ему.
— Я прошу прощения за свое поведение во время завтрака, — сказала она. — Обещаю, что готова выслушать тебя, как и подобает взрослому воспитанному человеку. Надеюсь, мы все обсудим.
Он усмехнулся про себя. Этим-то она и нравилась ему, что не была похожа на взрослых воспитанных людей. Но ее явно заранее подготовленная и приглаженная речь насторожила его. Не будет ли ошибкой ее поездка в Лондон? А что, если, вращаясь в обществе, она потеряет свою непосредственность и наивность? Данфорд вздохнул. Ну уж нет, он постарается, чтобы этого не случилось. Ее блеск не потускнеет. Несомненно, ее самобытность засверкает новыми гранями. Он посмотрел на неё. Похоже, Генри нервничает. И ждет чего-то.
— Да? — спросил он, слегка наклонив голову.
Она прокашлялась.
42 
