Здесь и сейчас

Не люблю иметь дело с голосящими бабами. Хоть на городских улицах с ними появляйся, хоть тащись по горам и долам – результат один. Вот вроде бы уже малость успокоилась дурища, но увидала мужика с лопатой – и опять пошла плясать губерния… Несколько раз порывалась заткнуть идиотку, но останавливала жалость. Не к ней – к Роннену. Благоверный отличается странной привычкой сочувствовать законопослушным лицам, находящимся под его охраной. К таковым, пока не доказано обратное, он причисляет всех жителей Дойл-Нарижа.

За исключением стражников и родимой жены. Одно слово – муж после нескольких лет совместной жизни!

Но так или иначе, а «госпоже Мураш» он рот цыганской иглой зашивать не станет. Хотя стоило бы… С другой стороны, а как супруга пропавшего тогда расскажет о таинственном поручении, выданном мною лопатнику Кеуну?

Ох, да пусть себе повоет. Авось подустанет немного. Возле здания городской стражи оборву горестные стенания о неудавшейся судьбинушке.

Шли через весь город – глаза на лоб, блин! То-то сплетен будет… Особенно мне весело стало, когда раскланивалась с бургомистровой тещей. Почтенная матрона едва не подпрыгивала – в сочетании с глубоким реверансом смотрелось великолепно.

Мурашиха же, услыхав титулование «благородной леди, хельмдессы Вилиссы», поутихла немного. Хельмдий Буня Черк, жадный, как и все некрупные землевладельцы, просто таял, когда дело касалось жены. В результате на Вилиссе Черк украшений было – окрестные сороки дружно умирали от инфаркта и черной зависти. Городские клуши, похоже, следовали их примеру. Так что мое знакомство с этой дамой изрядно приподняло странную леди Крим в глазах госпожи Мураш.

– Вот и молчи, дура, – пробурчала я. – Не позорь перед госпожой родственницей господина бургомистра!

В финале фразы у меня перепуталось в голове, кто кому господин и родственник. Но Мурашиха икнула испуганно, утерлась рукавом и притихла.

Роннена мы нашли по звуковой волне – начальник стражи изволили не просто кричать, но орать во весь голос, заставляя каменные стены трястись, а людей – разбегаться. Что там стряслось? А, все тот же треклятый карнавал.

Однако… Нет, я знала, как мой дорогой супруг умеет загибать семиэтажное, но давненько не слыхала. Тут и про плотогонов, и про городских пьянчуг, и про ткачей – и все тройными загибами. Понимаю, да, но зачем же так откровенно господина главного судью посылать… куда-куда его, кстати, отправили в пеший секс-тур? Надо будет запомнить.

А баба ничего, нормально воспринимает. Видать, ее и не туда гоняли матом – может, Кеун пропавший и гонял. Чужие семьи, чужие нравы…

Подумав, я решила подождать немножко. Зря благоверный не вопит. Наверное, опять кому-то в голову пришла очередная гениальная мысль. В прошлый раз городскую стражу предложили одеть в костюмы личной гвардии Великого Патрона (милые юбочки до колен, серые колючие рубахи и дикая смесь из перьев и деревяшек на голове). В таком виде ребята должны были промаршировать по главной площади, поджечь некую ритуальную фигню, а затем патрулировать улицы, не переодеваясь. Ух, как мы с мужем объясняли, почему эта идея, мягко скажем, неверна! Очень экспрессивно получилось. Господин племянник бургомистра до сих пор дуется.

Я устроилась на подоконнике, жестом предложила Мурашихе присоединиться. Та испуганно поежилась, пробормотала: «Мы так постоим, мы привычные…» Ну, мое дело предложить, ее – отказаться. Роннен все не утихал. Может, вмешаться? Городской судья, конечно, человек довольно терпеливый. Меня, к примеру, терпит уже который год, да и мой дражайший супруг, если честно, не самый замечательный подарок для пожилого хельмдия. Но и наивеличайшему смирению приходит конец! Или инфаркт хватит господина Резвана Гитоша, благоверный потом испереживается…

– Хозяйка!

Мурашиха ахнула, отшатнулась, забормотала какие-то заговоры. «За три моря, семь океанов, на одиннадцать ветров, разлетись-развейся…» Айсуо покосился на перепуганную бабу, поджал губы и вновь озабоченно воззрился на меня.

  41