очень нудно 
35 
— Я хочу знать, нормально ли она спит. Глубоко ли дышит? Не двигается ли как-нибудь?
— Во сне? — озадаченно спросил он.
— Не будьте таким занудой. Люди то и дело двигаются во сне… — Она с подозрением прищурилась. — Чему это вы улыбаетесь?
Джеймс закашлялся, удерживая предательски дрогнувшие губы, и попытался припомнить, когда в последний раз женщина называла его занудой. Дамы, с которыми он общался во время своего недавнего наезда в Лондон, жеманились и кокетничали, осыпая его комплиментами по поводу его одежды, лица и фигуры. Когда одна из них зашла так далеко, что похвалила линию его лба, он понял, что пора уносить ноги.
Он не представлял себе, как это весело — слышать оскорбления из уст Элизабет Хочкис.
— Так чему же вы улыбаетесь? — нетерпеливо повторила она.
— А разве я улыбаюсь?
— Вы прекрасно знаете, что улыбаетесь до ушей.
Он придвинулся к ней так близко, что у нее перехватило дыхание.
— Хотите знать правду?
— Э-э… да. Правда почти всегда предпочтительнее.
— Почти?
— Ну, если она ранит чьи-либо чувства, — объяснила Элизабет, — тогда… Постойте! Это вы должны были ответить на мой вопрос.
— Ах да, почему я улыбаюсь, — сказал Джеймс. — Вообще-то по поводу «зануды».
— Вы улыбаетесь, когда вас оскорбляют?
Он пожал плечами и развел руками, как он надеялся, неотразимым жестом.
— Видите ли, мне не часто приходится слышать оскорбления от женщин.
— Значит, вы общаетесь не с теми женщинами, с которыми следует, — буркнула она. Джеймс расхохотался.
— Да тише вы! — зашипела Элизабет, оттаскивая его от ограды. — Леди Дэнбери может вас услышать.
— Она так храпит, что я удивляюсь, как сюда не сбежалось стадо баранов, — возразил он. — Сомневаюсь, что наши маленькие шалости ее разбудят.
Элизабет покачала головой, нахмурившись:
— Мне это не нравится. Леди Дэнбери никогда не спит днем. Она говорит, что это ненормально.
Джеймс усмехнулся, собираясь подразнить ее еще немного, но передумал при виде глубокой озабоченности в темно-голубых глазах девушки.
— Элизабет, — мягко сказал он, — чего вы боитесь?
Она вздохнула:
— Вдруг она заболела? Когда на человека ни с того ни с сего наваливается усталость… это может быть признаком болезни.
Он помолчал и затем негромко спросил:
— Ваши родители болели, прежде чем покинуть вас?
Он тут же понял, что поразил ее своим вопросом, — так сильно изменилось выражение ее лица.
— Нет, — ответила она, моргнув. — Моя мама погибла во время несчастного случая с каретой, а мой отец… — Она умолкла и отвернулась. Потом добавила:
— Он не болел.
Более всего ему хотелось продолжить расспросы и узнать, почему она не желает обсуждать смерть отца. Его вдруг озарило, что он хочет знать о ней абсолютно все.
Он хотел знать о ее прошлом, настоящем и будущем. Хотел знать, говорит ли она по-французски, любит ли шоколад и читала ли Мольера.
Но больше всего он хотел знать, что скрывается за каждой улыбкой, озарявшей ее лицо.
Джеймс чуть не упал, осознав все это. Никогда в жизни он не испытывал такой жгучей потребности проникнуть в самые сокровенные уголки женской души.
Элизабет заполнила неловкое молчание вопросом:
— А ваши родители живы?
— Нет, — ответил Джеймс. — Мой отец умер довольно неожиданно. Доктор сказал, что из-за сердца. — Он пожал плечами. — Или отсутствия оного.
— О Боже! — вырвалось у нее.
— Все нормально, — сказал он, небрежно махнув рукой. — Он не был хорошим человеком. Я не тоскую по нему и не оплакивал его.
Она сжала губы, но ему показалось, что в ее глазах мелькнуло что-то похожее на сочувствие,
— Моя мать умерла, когда я был совсем маленьким, — отрывисто добавил он, не совсем понимая, зачем рассказывает ей это. — Я почти не помню ее.
— Мне очень жаль, — мягко произнесла Элизабет. — Хотелось бы надеяться, что это было не слишком болезненно для вас.
Видимо, она прочитала ответ в его глазах, несмотря на все его усилия скрыть свои чувства.
— Мне очень жаль, — повторила она, проглотив ком в горле.
Джеймс кивнул в знак того, что принимает ее сочувствие, но ничего не сказал. Взгляды их на мгновение встретились, а затем она вытянула шею, пытаясь разглядеть за оградой графиню.
— Я не переживу, если леди Дэнбери придется страдать. Она ведь никому не признается. Иногда она бывает невыносимо гордой и принимает привязанность и участие за жалость.
35 
