170 
Старые священники рассказывали, что большим негодяем по части издевательств над церковью был Никитка Хрущев. На поприще закрытия и уничтожения храмов, по количеству уволенного за штат духовенства он, якобы, перещеголял самого Сталина. В ряду всяких сумасбродностей Хрущев прослыл большим любителем незаслуженно присваивать звания Героя Советского союза всевозможным заморским, большей частью, экзотическим лидерам. Ведь то было время широкой деколонизации малых стран Азии и Африки. Если поднимался вопрос о свободе какого—нибудь Манолиса Глезоса, затаившегося с берданкой под пальмою, то возмущению нашему не было предела, а уж звезду героя — отдай и не греши. Кого только Никита не перенаграждал. По этому поводу остроумцы сочиняли забавные анекдоты. Шутники предлагали генеральному секретарю очередные подходящие кандидатуры на соискание почетного звания. В частности, удачно предлагалось посмертно присвоить звание героя последнему императору всея белая, малая, серая и т. д., за создание революционной обстановки в России. В этом анекдоте присутствует большая ирония, но есть и огромный здравый смысл, гораздо более убедительный, нежели нынешнее причисление все того же царя к лику святых. С точки зрения обыкновенной человеческой морали, объявление Николая Романова святым, также глумливо и подло, как если бы Михалку Горбачева назвали трижды героем развалившегося Советского Союза. Хотя бы за то, что этот несостоявшийся тракторист умудрился в кратчайший срок загнать страну в долги под сотни миллиардов долларов. Случай абсолютно беспрецедентный за всю историю человечества. Только не следует рассказывать про порочность системы. Мы прекрасно осведомлены на примере Китая, как толковые руководители распоряжаются в порочных системах и каких успехов достигают без лишней болтовни. Ведь если разобраться, то одна только Украина лишилась благодаря Горбачеву зарубежной собственности не меньше чем на двадцать миллиардов малахитовых радостей. Самое удивительное, что Михалка до самой гробовой доски проживет с сознанием своего неповторимого величия, я бы даже сказал, мученичества. Неплохой повод поразмышлять о причислении очередного героя к лику святых.
Для тех, кто запамятовал, рассказываю последовательно. В свое время великому князю Николаю Романову с величайшей торжественностью и клятвозаверениями были вручены бразды правления государством Российским, весьма благополучным, очень богатым государством. Правление это, как известно, закончилось позорнейшим отречением от престола, от священных императорских обязанностей. Подобное деяние, по всем нравственным меркам, рассматривается, как подлейшее предательство своего народа. Не хочу вспоминать всех гнусностей, связанных с убиением бывшего императора и унизанного бриллиантовыми побрякушками его семейства. Что тут скажешь? Каждый берет с собой в большую дорогу все самое нужное, самое важное. Например, когда чекисты брали последнего насельника Киево—Печерской Лавры, на деликатное приглашение «собирайся, скотина», тот спокойно ответил: «уже собрался». Монах тотчас же покинул келью в чем лихо застало, не прихватив с собой даже запасных подштанников. Вот только за один этот поступок лаврского старца вполне можно причислить к лику святых и с благодарностью молиться ему до конца наших дней. Между тем, я никак не возьму в толк, в чем, собственно говоря, состоит христианский подвиг, в чем высокая духовная доблесть императора Николая Романова.
Святоотеческое предание для причисления человека к лику святых выдвигает ряд вполне определенных требований, связанных с трудами на благо процветания церкви Христовой. Является ли великим духовным откровением поступок христианина, когда он бросает на произвол судьбы свой народ, свою церковь, втянув их предварительно в бестолковую, позорно проигранную войну, стоившую миллионы жизней наших соотечественников? Это что — деяние, сопоставимое с житийным подвигом Сергея Радонежского или Серафима Саровского? Могут возразить, дескать, да как же, ведь он был так бесчеловечно расстрелян. Хотел бы я знать что—нибудь о человеческих способах казни людей. Скажите на милость, каким образом убиение Николая отличается от расстрела моего дедушки, тут что, пули были слаще? Или от казни политзаключенных в задраенных трюмах на Белом море, по известному тургеневскому сценарию. Когда вся вина этих людей состояла лишь в том, что они имели несчастье жить и родиться в стране, управляемой царем—недоумком. А не приходит ли часом в голову, что весь этот несусветный кошмар, обрушившийся на наше отечество, является прямым следствием преступнобездарного владычества российского императора? Говоря по совести, чучело этого, с позволения сказать, горе—святого, следовало бы водрузить где—нибудь на людном месте, чтобы было, куда плюнуть в сердцах, а то и вовсе справить небольшую нужду.
170 
