29 
— Вот именно, ношу, — вставила Лили. — Я по-прежнему Лили и не намерена меняться.
— В оставшиеся десять месяцев тебе придется это сделать, — безапелляционно заявил Хантер, даже не думая о том, чтобы смягчить свой тон.
Впервые вся сила, власть и могущество, к которым прибегал ее муж, чтобы сокрушить своих оппонентов для достижения своей цели, была направлена на нее. Лили чувствовала, как в ней поднимается протест по мере того, как Хантер развивал свою мысль.
— В эти десять месяцев ты вольна делать все что угодно, Лили. Ходить на работу во второсортных джинсах, пытаясь направить на путь истинный заблудших овечек, быть там, где тебе захочется, таскаться на студенческие вечеринки в какой-нибудь колымаге, но ты должна вести себя соответственно!
— Соответственно чему или кому? — с вызовом потребовала она. — Давай же, Хантер, скажи это! Ты хочешь быть в курсе всего, что я делала или планирую сделать. Хочешь знать, где я была, что видела, о чем думаю. Хочешь, чтобы денно и нощно я ублажала тебя.
— Тебе не нравится заниматься со мной любовью?
— Дело не в том, нравится или не нравится! — едва сдерживаясь от обуявшего ее гнева, воскликнула Лили. — Дело в том, Хантер, что ты контролируешь каждый мой шаг, направляешь мою жизнь так, как угодно тебе. Может, ты не заметил, но ты обращаешься со мной, как если бы я была твоей настоящей женой, в то время как ты сам отказываешься обсуждать все, что касается тебя! Я устала только давать, не получая ничего взамен.
— Если уж ты была так откровенна, позволь, я тебя поправлю. — В его голосе звучал ледяной сарказм. — Ты была никем и ничем, когда я встретил тебя.
— Может быть, если смотреть на вещи с твоей колокольни. Но ты должен прекратить вести себя так, словно я тебе принадлежу!
Ее слова возымели совершенно обратный эффект, а не тот, на который она рассчитывала. Лили стоило огромных усилий не отшатнуться от Хантера. Глаза его сузились и потемнели от бешенства.
— Позволь, я снова тебя поправлю, потому что на самом деле ты принадлежишь мне, — с глухой яростью произнес он. — Прошу не забывать об этом.
Секунду, которая показалась ей вечностью. Лили не могла вымолвить ни слова. Затем процедила с яростью, равнявшейся его:
— Никогда. Ты слышишь? Ни-ког-да!
Сила, прозвучавшая в ее голосе, вызвала искру сомнения в его холодных голубых глазах, поколебала его уверенность, но Хантер быстро овладел собой. Его лицо снова стало непроницаемым.
— И никогда больше не говори со мной в таком тоне, Хантер, — все еще кипя, сказала Лили. — Давай все проясним, раз уж мы начали. Я буду делать все, что захочу. Я буду работать. Я пойду в университет. Я куплю машину. И если ты еще хоть раз заговоришь со мной в таком тоне, я уйду вот через эту дверь. — Забывшись, Лили ткнула пальцем в кухонную дверь, которая, словно по заказу, распахнулась.
Абигейл, как всегда бодрая и энергичная, впорхнула на кухню, без сомнения ощутив в атмосфере отголоски разразившейся незадолго до ее прихода ссоры.
— Кризис!
— У нас нет, — отрезала Лили, однако Абигейл только рассмеялась.
— Рада за вас, но вообще-то я говорила о работе.
Лили сжала зубы, досадуя на себя, что не смогла удержать язык за зубами.
— Боюсь, твое личное присутствие необходимо в Сингапуре, — обратилась Абигейл к Хантеру.
— Когда? — Голос Хантера ничем не выдавал бушующей в нем бури, но его лицо было замкнуто.
— Мы вылетаем в десять.
Нет ничего хуже на свете, чем не доведенный до конца спор.
Абигейл с улыбкой сказала Лили, что она сама упакует чемодан для Хантера, поскольку ей прекрасно известно, что ему необходимо в такого рода поездках.
Лили с Хантером стояли в гостиной. Изредка кто-нибудь из них открывал рот, но тут же его закрывал. До сих пор не было произнесено ни слова. Было очевидно, что Хантеру, как и Лили, не хотелось посвящать в свою ссору посторонних.
— С тобой все будет в порядке? — наконец прервал он молчание. Его голос звучал устало, но Лили велела себе забыть о сострадании. Пусть уж лучше он думает, что она бессердечная стерва, чем еще одна покоренная им женщина.
И несчастная. Потому что, может, уже любит его...
— Я вполне справлюсь здесь без тебя. — Она обратила на него горящий взгляд своих зеленых глаз.
Не говорить же ему, насколько опустошенной она себя чувствует. Пусть уж лучше он читает в ее глазах гнев, не подозревая, что этот гнев вызван отчаянием и направлен на себя саму.
29 
