очень нудно 
23 
Клинский под окнами кричал вдоль строя, поскальзываясь в визг:
— Дышать надо в спину! Дышал?! Лучше молчи. Спать с ними! Есть рядом! Научу — запомнишь. Тошнит тебя? Я тебя служить послал, а не блевать под забор! Не моргай мне. Как прошли? Кто? А ты? Не видно из машины? Ты кого слушаешь? А ты? Отстал, не можешь быстро? За пенсией будешь бегом!
Уважаемые, у меня глотка слабая кричать. Завоете! Если увижу хоть одну небеременную тварь без пропуска! Убью!
Зашел. Развел руками.
— Быдло. Вина моя, что могу… Ублюдков ищут.
Участливо наклонился к Старому, тот, не отлипая от подушки, попросил:
— Мы вас особо поблагодарим, ежели поиск прекратят. Мы неясно запомнили внешность — не узнаем. И нет желания видеться еще. Возможно, и мы к ним не проявили достаточного уважения…
— Я понял. Да, неважно. Одно хотите: вокзал, московский поезд. Естественно. С нашим быдлом не споешь. Ему служить, а он за пивом уехал. Эх, черт! Останьтесь! Вы нам позарез — да вы знаете. Черт с Президентом, черт с «Золотым кольцом» — не это. Другое! Простите, свой пример: я всюду ездил, а сам коренной. Зачем ездил? — искал! Человек сам некруглый — края неровные, шестеренка. И я мотался, искал свой город — такой же неровный. Чтоб его края совпали с моими. Не нашел. Зато додумался: такого города нету. Если ты вовсе не опух, надо родной город сделать под свой угол. Вам видно: грязная свалка, мужичье копошится для параду, чтоб получить теплые лавки и ложку в рот. И это есть. Но чего ж вы другое не видите? Людям головы надо поднять! Вот! — можем грязь вычистить, отпраздновать можем! Стоит под ногами копнуть — вот тебе родная история! Вот тебе предков курганы — не на голом же месте! Видите, как много? А погорим из-за одной крысы — упадет на пол… Погорим — в кровь навек войдет: сиди в болоте. Так неприятно вышло. В обед Иван Трофимыч отставки попросил, вас от Баранова ко мне перекинули, а тут — разбойное нападение… Вопрос с деньгами? Мы решим с деньгами, поскребем. Ребят?
— Плюс десять процентов, — равнодушно заключил Старый.
Клинский по-сыновьи обнял его, меня — по-братски и умчался на завывшей машине. За дверями охрана подначивала беременных.
— Старый, для славы нашей артели крайне сгодится, если кого-то из нас прирежут на работе. Я уже знаю кого. Где фонарь?
Старый разлепил болящие глаза.
— Куда?
Константин раскладывал в автомобиле одеяло по сиденью.
— Езжай спать домой. К жене. Только организуй мне к пяти утра цистерну воды для дератизационных мероприятий. Можно технической.
Хотелось подышать, да с мясокомбината надуло вони — ветер лазил по деревьям, обламывая сушняк легкой ногой, обдувал битую губу — в ней билась кровь. На балконах выкрикивали петухи над остывающим автомобильным дыханием, похолодевшей травой, притягивающей листья. С лопающимся гудением улицы облапала электрическая паутина, потеснив ночь. Отец возил коляску, покачивал и пел — я улыбнулся ему. Он, нагнувшись над коляской, проговорил:
— Вот один идет из корпуса. Неопределенно. Сопровождаем.
Прошел улицу. Не входя, сначала пнул подъездную дверь — бегите, крысы! В квартиру звонил кратко.
Иван Трофимович всмотрелся, вздрогнул.
— A-а. Ничего — давайте сюда, мой кабинет. Жена отдыхает. Вера, не вставай, один товарищ. Что, я сам чаю не сделаю? Да ничего не делал, теперь на пенсии. Сидел, ждал.
— Что?
— Ну. Может, кто придет. — Он присел на зачехленный диван, не откинувшись, — за спиной возлежал выглаженный парадный костюм в тяжко блестящей наградной чешуе, пояснил: — На завтра. Немного отметим. Я вообще планировал скромно, без кинохроники. Чтоб из области не ехали. У нас один пристал: напишу портрет для музея! Там и так целая стена — фотографии, моя планшетка. Нет, если нету перехлеста, я не отвергаю, память в людях осталась добрая. Все на глазах. Отец — возчиком на стройке, ударно, фронтовик. Мать — грабарем, ударно. Стена в бараке — я помню, вся в грамотах. Я, шестнадцать лет — на мне колхоз, вот тут, «Озерский», как ехать к Крюковскому лесу. И поехало: город строим, озеро осушаем, комсомольская стройка на комплексе крупного рогатого скота. Тебе интересно будет, когда выбирали…
— Нет.
Мучительно помолчали. Иван Трофимович обронил под нос:
— A-а, теперь порыбачу. Озеро осушил, ездить далеко, так машина есть, на каникулы — внуки, было б здоровье! Пойду за чаем. Не будете?
23 
