98 
В следующий момент падение начало убыстряться, их словно затягивало в какой-то колодец, омут. Гаргулья совсем не характерно для себя взвизгнула и отчаянно заработала крыльями, Златко повторил ее маневр, правда, без звукового сопровождения. Погас Светоч Калли, и стало во много раз страшнее.
А потом пришел покой. Странный сон, когда понимаешь, что спишь, но ощущение чего-то ужасного не отпускает. И не удается ни проснуться, ни забыться.
— Эк ее напугали-то, — обескураженно произнес темноволосый демон.
Арчибальд, стоя рядом и тоже наблюдая за молодыми магами, которые сейчас находились в их сетях, что ничуть не мешало ему видеть коллегу, рассмеялся:
— Твои уроки еще не скоро дойдут до ее сознания.
Михэль покачал головой:
— Никогда не умел работать с молодежью.
Темнота и страх постепенно отступали. Тьма казалась уже чем-то знакомым. Вскоре друзья сообразили, что это просто закрытые глаза. Тяжелые и словно раздраженные веки все-таки удалось поднять и кое-как понять, что опасности в непосредственной близости нет. Спустя какое-то время они даже смогли опознать место, где оказались. Это была любимая комната-гостиная в университетском домике девушек. Более того, каждый из них сидел на своем привычном месте. Складывалось впечатление, что их всех внезапно обуял какой-то невероятно крепкий и тяжелый сон. Однако друзья не любили обманываться, так что версия с кошмаром была отброшена как несостоятельная. Тем более что Щапа вел себя на редкость странно. Бегал меж ними как сумасшедший, заглядывал в глаза и явно очень-очень переживал. Весь дрожал, как после сильного потрясения. Что-то его очень напугало. Ива прижала к себе зверушку и сама затихла, слушая его тихие подвывания и всхлипы, будто он жаловался ей, рассказывал, как страшно ему было. Травница гладила его по спинке и сама успокаивалась от этого. Остальные же пришли в себя сами.
Молодые маги еще долго молчали, пытаясь осмыслить произошедшее с ними, а также то, что сейчас никакой опасности нет. Казалось таким странным вновь оказаться тут, в своей достаточно беззаботной жизни. Каждый из них совсем недавно испытал столько самых разных и таких невероятно сильных эмоций, что привычный покой и отсутствие проблем сложнее экзамена выглядело просто неправдоподобным. Этому можно было бы порадоваться, но почему-то не получалось.
Потом они все заговорили разом, будто больше не было сил молчать. Сообразив, что делают, тут же притихли и через минуту тишины заговорили вновь. И опять одновременно. Потом, также не сговариваясь, замолкли и отчаянно посмотрели на Златко. Все, исключая его самого, но включая Щапу. Синекрылый вздохнул и начал свой рассказ. Постепенно с очередностью разобрались, и чем дольше продолжался разговор, тем яснее и одновременно ужасней становилась картина.
Ива по-прежнему прижимала к себе тихо попискивающего Щапу, он все никак не мог успокоиться, видя состояние хозяев. Девушку слегка потряхивало, и хотелось плакать. Она смотрела на друзей и уже почти не понимала, что они говорят. Травница вспоминала, как они летели, а может, падали в той страшной пустоте, где только магия Калли освещала пространство. Знахарка точно знала, что все вокруг, даже то, чем они дышали, было чистейшими, если можно употребить такое выражение в данном случае, темными силами, энергией, что создавала порождения Хаоса и давала им мощь, способности. То, чего травница боялась более всего. Однако имелась одна неувязочка — Златко был прав: никто не протягивал к ней свои мерзкие руки-щупальца, не трогал ее и не пытался утянуть к себе. А еще Ива понимала, что ее страх открывал им для этого отличную возможность. Раз за разом девушка вспоминала слова демона, искала подвох и не могла найти. Но одно основательно укрепилось в ее хорошенькой головке — врага надо знать, неизвестное и тайное пугает куда больше, чем то, что уже известно. «А ведь Златко не раз говорил — надо ко всему подходить с точки зрения разума. Осмысливать. А потом уже бояться. Как правило, рассмотрев опасность со всех сторон, разум не впадает в панику, а начинает искать способы выхода из ситуации. За дословность не поручусь, но как-то так. Гоблин, кажется, я начинаю понимать — действительно понимать, — что он имел в виду». И хотя девушку по-прежнему потряхивало, но стало чуточку легче.
Дэй думала о другом. Она, прирожденный воин и маг, сейчас вспоминала глаза Александра, когда он увидел свою невесту. Гаргулья помнила ее чувства, но куда более ее поразило то, как Ренж на нее смотрел. «Проклятье, — едва удержалась чародейка, чтобы не стукнуть кулаком по подлокотнику кресла, которое в кои-то веки предпочла любимой балке, — я, кажется, ее понимаю. Понимаю эту гоблинскую человеческую женщину, которая отдала душу демону за тот танец. Они до сих пор танцуют, навсегда застыв в последнем движении — ее рука на его плече, его — на ее талии. Проклятье, проклятье, проклятье! Он даже не обнимает ее! Как бесконечно мало! И как бесконечно много… его любовь…» Почти ненавидя себя за это, Дэй приходилось признать, что подобные чувства — это то, чего она более всего желает. Чтобы так же заходилось сердце внутри, чтобы видеть то же в глазах мужчины, который дороже всех. Пусть будет горечь, боль, разлука, да что угодно, лишь бы… знать, что так любима, любима тем… при виде которого такое вот происходит в душе. Глаза гаргульи невольно обратились к столу, где еще лежал конверт от недавнего письма ее тайного поклонника.
98 
