111 
— Что задумал, командир?
— Наглость пора включать! Мы кто, по легенде? Часть охраны тыла, так? Вот и поедем сейчас с мигалками и сиренами ловить нехороших злыдней, что мосты тут портят. Понял?
— Понял. Через город думаешь прорываться?
— Что я, больной, что ли? Узнает какой-нибудь сапер родной транспорт, и «ага»! Так что с юга город объедем.
Ребята как раз оседлали свой мотоцикл и дали отмашку остальным грузиться по машинам. Подойдя к своей машине, я обратил внимание на Трошина, который сидел на заднем сиденье и со злой гримасой разглядывал проходившие мимо немецкие колонны. Забравшись на водительское место, я бросил ему через плечо:
— Бухгалтер, лицо попроще сделай!
Он вздрогнул и вопросительно посмотрел на меня.
— С такой физиономией, как у тебя, хорошо в штыковую ходить, а не по тылам диверсиями заниматься.
Тут один из проходивших мимо солдат крикнул мне что-то по-немецки…
«Так, „камерад“, „гибен мир“, „сигаретте“, „кригскамерад“. Сигареты стреляет, что ли?» — подумал я, и уж совсем было собрался бросить немцу пачку трофейных, в которой еще оставалось четыре сигареты, как вспомнил, что у немцев подобная щедрость не принята. Вытащив одну сигарету, я показал ее пехотинцу и сделал приглашающий жест рукой. Немец метнулся из колонны как раз в тот момент, когда я запустил мотор, так что сигарету он взял у меня из руки практически на ходу.
— Битте, камрад! — пробурчал я, надеясь, что за шумом мотора мой жуткий акцент не вызовет особых подозрений.
Но, как видимо, мысль о русских диверсантах, одетых, как немцы, и разъезжающих на немецкой машине в глубоком тылу не пришла в голову этому немецкому солдату, поэтому он просто улыбнулся мне и, крикнув «Данке, геноссе!», зашагал дальше.
«Ух, пронесло!» — подумал я, втыкая первую.
— Ну, ты и силен, Антон, — странным голосом сказал Трошин. — Я бы так не смог…
— А что ты о наших нелегалах скажешь, что по двадцать лет в Германии живут? Учись, майор, или нам не по пути!
* * *
«Трюк с мигалкой» вполне удался — даже регулировщики, прислушавшись к крикам Тотена о том, что, дескать, маневренная группа едет ловить нехороших русских диверсантов, давали нам «зеленую улицу». Перед самым Заславлем мы повернули на север и, доехав до Прудянской слободы, вырвались «на волю в пампасы», то есть принялись кататься по проселкам и тропинкам, постепенно продвигаясь все дальше на запад. Около часа дня в районе местечка со странным названием Швали мы перевалили через железную дорогу Радошковичи — Заславль — Минск и, оставив на память о себе пару «сочных» подарков, повернули на юго-запад.
Около трех дня колонна встала на дневку в небольшой роще у деревеньки Моньки. Народ высыпал из машин.
— Да уж, десять часов без гидроусилителя и автомата могут и убить! — сказал Ваня-Казак, потягиваясь.
Я был с ним целиком и полностью согласен — моя левая, раненая нога налилась свинцом после всех этих упражнений с тугим сцеплением, да так, что мне пришлось со стоном сесть на землю, едва я выбрался из машины. Фермер оценил вымотанность личного состава и дал команду отдыхать, поставив старшими над дозорами Дока и Бухгалтера. Когда из кузова вылез «подконвойный» танкист, то он был отправлен на кухню к Несвидову. Лиду пока тоже определили на кухню.
Еще раз оглядев бравое, но уставшее воинство, Фермер обратился к нам:
— Ближайшие сутки будем отдыхать! Спать, есть, новичков тренировать. И думать, как дальше жить будем. А то мне не нравится, что четыре дня мы как усранные зайцы по лесам носимся и работаем только «на шару». Водителям разрешаю «отбиться» на один час, пока обед не будет готов.
— Так у нас не водителей из команды — только Док и Тотен, остальные рулили… — ответил командиру Люк.
— Вот всем и спать!
— А ты сам? — спросил я у Саши.
— И я — тоже!
— Командир, а можно я Емеле обед готовить помогу? — спросил Казачина.
— Какому, на хрен, Емеле? — не понял Фермер.
— Ну, Несвидову, сержанту. Он же Емельян…
— От же ж, при таком имени и позывного не надо… — почесал затылок наш командир. — А помогать не разрешаю! Отбиться всем! — И он начал доставать из рюкзака «пенку» и спальник.
Расстелив все это под ближайшим деревом, Саша демонстративно возлег на коврик и сказал свое любимое присловье:
— Кто последний спать ложится — тот дурак и гасит свет! — После чего накинул на голову шарф-сетку и заснул.
111 
