Тогда и появился у нее «утешитель», Дмитрий Умельников, хотя до этого ни в каких утешителях она не нуждалась. Сама себе была опорой. Умельников был учитель из Покровского, из церковно-приходской школы, моложе мамы, но, кажется, сильно к ней привязался. Была у него особенность: он очень любил нюхать табак. Всегда носил с собой крошечную табакерку. Насыпал на желтый длинный ноготь большого пальца горку порошка, зажмуривался, вдыхал и чихал много раз от души, утираясь большим клетчатым платком. Но не курил никогда. Звали его Семинарист, он учился в Ярославской семинарии, но после нее пошел не в попы, а учить детей. Человек он был беспокойный, все проповедовал против дворянства, привилегий, повторял, что все должны быть равны. В церковь не ходил, говоря, что толстовец. Однажды рассказывал при мне маме, как ездил в Ясную Поляну, но как раз на ту пору хозяина там не было, он жил в Москве, Дмитрий поехал и в Москву, но к графу так и не попал, граф был то нездоров, то занят, однако раз увидел его издали, на улице, быстро идущим к дому. «Старик, а какая легкая походка! Летит!» Подойти к Толстому на улице он все-таки не решился.

Мама полюбила его тоже — за доброе сердце, как она мне говорила, прощала ему его чудачества. Он звал маму замуж. Но Владимир Алексеевич не захотел. Чем не угодил ему Умельников? Разве мама не служила Владимиру Алексеевичу верой и правдой все эти годы? Разве не отдала ему единственную дочь? Поначалу я думала, это в нем говорит эгоизм животный, не хочется ему расставаться с хорошей управляющей, и только теперь думаю: нет! Было там и другое. И это другое — ревность! Яростная ревность к матери.

За окном второй день дождь, и сразу так безнадежно, даже дети притихли и ходят унылые.

(Дописываю вечером)

Я спрашивала ее, чья я, она отвечала — моя. Но раз после долгих моих расспросов и уговоров Агафья шепнула мне, что барское я дитя. Да какого же барина? Тут Агафья как-то рассеянно замотала головой: нет, не этого. Мама унесла эту тайну с собой в могилу. И какие дурные мысли мне иногда приходят.

1910

13 ноября. Совсем забросила свою тетрадь. А ведь когда-то хотела писать регулярно, особенно о детях, чтобы запечатлеть их рост, их развитие.

Но вот напишу все-таки. Сережа вытянулся, с осени, как вернулись из Покровского, стали ходить к нему учителя, чтобы подготовить его к гимназии, и он теперь часто занят, делает уроки. Учителя все в голос повторяют, что Сережа мальчик с хорошими способностями, но неаккуратен и часто ленится. Да ведь я и сама это вижу. Более других предметов его влечет математика.

Ленюшке год с половиной. Он уже ходит, обнимает меня за ноги, очень трогательно. Он вообще сильно ко мне привязан, кажется, больше старших детей. Когда я вхожу в комнату, где он играет с Агафьей, что бы он ни делал, бросает игрушки, кидается ко мне с криком. Тут и Ляля, опомнясь, бежит ко мне, отталкивает Леню, лепеча «моя мама». Засыпать Ленюшка тоже отказывается без меня, но стоит мне сесть возле его колыбели и положить ему на животик руку, он мирно засыпает.

Но Владимир Алексеевич давно поговаривает, что я засиделась дома, дети да дети, что сильно располнела, надо выходить в свет. Меня не тянет в свет, но из желания угодить я согласилась принять участие в новом спектакле нашего дворянского клуба. Большая охотница и организатор нашего театра — вдова Елена Михайловна Баранович. Спектакли ее пользуются большим успехом. Я видела один несколько лет тому назад, «Коварство и любовь». В этот раз ставится в честь юбилея Чехова «Дядя Ваня». Мне предложили играть Серебрякову, профессорскую жену. Я прочитала текст, и стало не по себе как-то. Все-таки согласилась. Астров — наш земской начальник Евгений Васильевич Ушаков, дядя Ваня — большой любитель театра граф Нилин, он эту зиму зимует в своем калиновском доме, профессор — наша театральная знаменитость, отставной доктор Аптекман.

17 ноября. Отчего-то кажется, что Евгений Васильевич уж слишком горячо произносит свои слова. Пытаюсь отвечать ему холоднее, а Елена Михайловна восхищается, говорит, ах, лучше и сыграть было нельзя. Владимир Алексеевич говорит, что я стала лучше выглядеть и в глазах появился блеск. Только к чему мне это? Детей вижу реже, они тоскуют — зачем?

20 ноября. Сегодня случилось странное событие. В перерыве между репетициями, когда никого не было рядом, Евгений Васильевич признался мне в любви. Говорил робко и с безнадежностью в голосе. Но мне все казалось, мы так и стоим на сцене, это спектакль длится, и отчего-то не верила ему. Не стала даже отвечать, постаралась уйти, но он догнал меня, красный, обиженный, и сказал, что я не люблю своего мужа, а его счастие могла бы составить.