очень нудно 
41 
— Медины? — тихо откликается Тетя.
— Марина, медина — это…
— Стихи…
— Арабский квартал, со всех сторон окруженный стеной, старый город.
— Голые лиловые дядьки на той же площади глотают огонь, рядом с ними пляшут настоящие змеи с мертвыми желтыми глазами. Протянешь руку, а на ней уже узор рисовальщика хной, тот же узор змеится у тебя на руке, и ты бежишь прочь — в ресторанчик, где тебе подают обезьянью селезенку и слезы цапли, а прорицатели, подойдя к твоему столику, предсказывают будущее — на ближайшие сутки или на тысячу лет вперед, зависит от заказа и суммы, конечно, суммы, которую ты готов заплатить.
Тетя кивала, Тетя по крошечкам отламывала бисквит, мягчайший, слегка пропитанный чем-то пьяным, а сама думала, думала или говорила. Что произносилось вслух, а что в едва успевавшем гнаться за разговором сознании? Но люди, разве люди живут тысячу лет? О нет, люди живут гораздо меньше, но им бывает интересно, что же случится не только завтра, а еще и через целую вечность. Что же случится через целую вечность? Не знаю, я их прогнал, всех этих прорицателей и гадателей, зачем мне это, мне совсем не нужно, я и так догадывался, что однажды мы встретимся (замолчите! не надо пошлостей!), я закусил и отправился дальше, но они кричали мне вслед, и один, самый длинный, с узким лицом, с кривым перебитым носом, в какой-то кошмарной фиолетовой чалме, хватал меня за руки и шептал, что если я захочу, то за отдельную и в общем тоже совсем небольшую плату можно будет не только узнать будущее, зачем вам будущее, сэр, месье, камрад, можно будет изменить и свое прошлое. На каком языке он это шептал?
— На французском, конечно же, на французском. Как удивительно вы слушаете, да что там, я давно это понял, вы и читаете так же.
— Как?
— Не знаю, не могу сказать, получится… мимо, вы меня уже предупредили, я лучше смолчу.
— Нет, скажите.
— Лицом, — произнес он и чуть заметно покраснел. Она кивнула. — Всем лицом, — осмелел Михаил Львович. — Бровями, веками, ресницами, подбородком, ямкой на правой щеке.
Она все молчала. И он продолжил: руками, ваши пальцы чуть заметно движутся, вы впитываете, пьете, и это, это так хорошо, но слишком опасно для говорящего.
— Нет, это же невозможно, — вдруг перебила она его, — что они добавляют в капучино, слишком странный, непонятный вкус.
— Марина, сейчас, сейчас я позову официанта.
— Ни в коем случае, нет, вкус — странный, но он, он… волшебный.
— Может быть, лучше не пить? Давайте попросим другой.
Она заметила: отчего-то он нервничает, невозможно, чтобы это было от кофе, какого-то капучино, тоже мне зелье, любовный напиток, тоже мне Тристан из Южного Уэльса, — подумала она неожиданно и сама себя испугалась, внезапно догадавшись, что изображают эти стены, этот потолок и непонятные веревки на стене — они отчего-то изображают корабль — и перебила, заторопилась.
— Что-то же я хотела спросить, да. Почему опасно для говорящего?
— Он может возгордиться. Но если хотя бы раз в жизни кто-то не слушал и не читал тебя так… Послушайте, вы не корректор. Я же вижу. Вы… Кто вы?
Он совсем разволновался, начал ломать хлебные палочки, стоявшие на столе.
— Что вы заканчивали?
— Университет.
— Университет? Филологический, разумеется. Так я и знал! И на какой кафедре защищались?
— Не угадали. Кандидатский минимум и ни шагу дальше. Так и не…
Тетя смутилась, Тетя покраснела, ей совсем не хотелось ничего рассказывать о себе.
— Довольно. Больше не спрошу вас ни о чем. Да здравствует дауншифтинг.
Дауншифтинг? Она улыбнулась. Так вот как это называется. Наверное, модное слово?
— Надеюсь, я вас не обидел.
— Нет.
— Да и как я могу вас обидеть, сам такой же, если считать, конечно, движением вниз (from the English word «down») — болтал и болтал Михаил Львович, — движение от искренней любви к поэзии, от сочинения даже стихов в ранней юности, от постижения истины, к каковой всегда стремится наука, к злобе дня, политике, но потом даже и от спокойного анализа ее — к шутовству, карнавалу. В этой стране, как часто пишут коллеги… остается одно — клоунада.
— Клоунада?
— О, да! Сейчас я уже развлекаю публику. Клоун.
Она свела брови, хотела спорить, он остановил ее, мягко покачал головой.
— Не надо, не возражайте, прошу, не нужно сейчас об этом, я же до сих пор не дорассказал вам про площадь, самую удивительную в мире, как я пошел вперед, оставив торговцев будущим за спиной, и… наткнулся на новую спину. Я увидел женщин с лицом на спине, и снова бежал, бежал прочь, потому что ненавижу уродства, боль, терпеть не могу смотреть на аварии. Гармония…
41 
