23 
Он так ликовал, что Эйлида не могла бы никоим образом испортить ему настроение.
Она взяла свой букет, и они с братом отправились в закрытой карете к церкви Святого Георгия.
Эйлида знала, что по обычаю жених должен встречать невесту в церкви, однако их свадьба с Уинтоном была настолько необычной! Эйлида до самой последней минуты побаивалась, что ей придется ехать вместе с женихом.
Сидя с братом в карете, она взяла его руку в свою и попросила:
— Обещай думать обо мне, когда будешь в Ирландии, и пиши мне, хорошо?
— Ну разумеется! — ответил Дэвид — Боюсь только, что времени у меня будет мало.
— Я должна получать весточки от тебя! — настойчиво повторила Эйлида. — Пойми, Дэвид, я остаюсь одна с человеком, которого я лишь недавно встретила.
— У тебя с Дораном все будет хорошо, — сказал Дэвид. — Он просто невероятно щедр. Ты только подумай, что он сделал для нас!
Эйлида промолчала, и немного погодя Дэвид заговорил снова:
— Если уж мне пришлось продать Блэйк-холл, мой дом, мое родовое наследие, лучше будет, чтобы в нем жила ты, а не кто-то чужой.
И снова Эйлида подумала, что Дэвид, словно маленький мальчик, цепляется за любое утешение. Невольно поддаваясь его настроению, она сказала:
— Я постараюсь убедить мистера Уинтона восстановить дом таким, каким он был в наши детские годы… такие счастливые.
— По-моему, у Дорана именно такие намерения, — ответил Дэвид, — и, ради всего святого, называй ты его христианским именем! Мне кажется, Эйлида, что после всего, что он сделал для нас, ты не слишком мила с ним. — Он посмотрел на сестру так, будто увидел ее впервые, и добавил: — А ведь ты, сестричка, просто чудо как хороша, и, если хочешь знать мое мнение, Доран заключил выгодную сделку.
— Весьма сомневаюсь, что он сам так считает, — саркастически заметила Эйлида.
Дэвид не успел ей ответить — карета остановилась возле церкви.
Пока Эйлида поднималась по ступенькам и проходила через двери с высоким портиком, сердце у нее тревожно билось.
Она лихорадочно, дико хотела лишь одного — бежать отсюда.
Не могла она, не хотела выходить замуж за человека, о котором ничего не знала и который приобрел ее, как вещь, в обмен на выплату долгов Дэвида. Но услышав звуки органа, Эйлида упрекнула себя за трусость.
Дэвид повел сестру по проходу к тому месту, где ее ждали Доран Уинтон и его шафер; Эйлида подняла голову и взглянула на них. Она знала; что невеста должна выглядеть скромной и смущенной, но ей незачем было изображать смирение.
Алтарь был убран белыми лилиями; немолодой священник с глубоким чувством вел церемонию бракосочетания.
Когда Эйлида давала обет любить, почитать и повиноваться, слова застревали у нее в горле.
Доран Уинтон со своей стороны говорил четко и в той властной манере, которая была уже знакома Эйлиде.
Он медленно выговаривал своим глубоким голосом:
— Я венчаюсь с тобой этим кольцом, отдаю тебе свое тело и обеспечиваю тебя всем своим достоянием…
На короткий миг он почти внушил Эйлиде веру в свои слова, но она тут же напомнила себе, что он женится на ней из-за ее титула.
Они оба опустились на колени, чтобы принять благословение, и священник осенил их крестом.
После этого Доран Уинтон под руку провел ее по проходу; Дэвид и шафер следовали за ними. На улице их ждали две кареты.
Эйлида и Доран Уинтон сели в одну из них, и по дороге Эйлида думала, насколько символично, что она наедине с человеком, незнакомым ей ни физически, ни нравственно, ни в умственном отношении.
Они молчали до той самой минуты, пока не увидели деревья на Беркли-сквер, и тогда Доран Уинтон произнес:
— Вы держались замечательно и выглядели прекрасно.
— Но ведь именно этого вы и хотели, — ответила Эйлида.
— Конечно, — согласился Уинтон, — и я всегда получаю то, чего хочу… с течением времени.
Он сделал небольшую паузу перед последними словами, и Эйлида задумалась, что бы они значили. Решила про себя, что Уинтон — совершенно безжалостный человек, и начала дрожать.
Чету новобрачных приветствовали Дэвид и шафер Дорана Уинтона Джимми Хэррингтон.
Хэррингтон был недурен собой и, как можно было сразу заметить, чрезвычайно предан своему другу.
Что касается Дэвида, то он смотрел на Дорана с выражением, которое Эйлида могла бы определить только словом «обожание», и, вероятно, поэтому она почувствовала себя особенно неуютно и одиноко.
23 
