52 
— Родители стареют, — сказал брат. — А в остальном я всем доволен.
Он ходил на работу к десяти, в пять вечера заканчивал. Платили мало, но ему хватало, он уже научился из небольшого количества денег получать большое количество пользы.
— Что ты так смотришь? — спросил он. — Да, я люблю сладкое. Это ты у нас мачо. Виски, кофе, сигары.
Я ухмыльнулся. Виски и кофе давно были в прошлом. Как и статус мачо.
— Может, и мне устроиться на работу?
— Тебя никуда не возьмут, — сказал Иван, вежливо двинув щекой (такова его гримаса сожаления). — Ты судимый.
Раньше он носил очки, с ними была связана вся его мимика и мелкие жесты: он то поправлял их, ударяя указательным пальцем в переносицу, то снимал, то опять нацеплял, то двигал бровями. Теперь пользовался линзами. Лишенное очков, его лицо казалось мне широким, про такие лица иногда говорят: «будка».
— Судимость снята и погашена, — сказал я.
— Неважно. Главное — что она была. В корпорациях с этим строго.
Я вздохнул. Брат не сказал ничего нового. Судимым никуда нет дороги. Судимым даже кредита не дают. За два последних года я просил четыре раза в четырех местах, и везде получил отказ. Пыхтел, взмахивал золотым «Паркером»; кричал, что я известный писатель, дарил свои книги с дарственными надписями — бесполезно. Однажды мой приятель затащил в постель девушку, по профессии — кредитного инспектора, и она сказала, что российские граждане не вернули банкам четыре миллиарда долларов. Поэтому условия выдачи ссуд ужесточены. Просителей проверяют. Судимых немедленно отбраковывают.
Писателей, наверное, тоже.
— Есть, конечно, какое-то чувство нереализованное, — задумчиво сказал Иван. — Может быть, я мог бы сделать больше. Мой последний бизнес, игрушки… Классная была идея… Миллионная. Я едва ее не раскрутил… — Он вздохнул. — Черт с ней. Я всем доволен.
— И я.
Он покраснел и засмеялся.
— Мы говорим, как старики.
— Ничего удивительного, брат. Мы слишком много читали русской классики. Пушкин писал о тридцатилетних ветеранах, вышедших в отставку генералами. У Толстого, если помнишь, Анна Павловна Шерер — бодрая, «несмотря на свои сорок». Мы и есть старики. Биологический возраст ничего не значит. Главное — объем пережитого.
Иван сказал, что согласен, и облизал крем с ложечки.
В определенном ракурсе брат очень похож на типичного «сытого русского». Не «нового русского» из девяностых — эти уже в могиле, или в Лондоне, — а на современного, образца нулевых годов. Он плотный, круглый, коротко стриженный блондин. Слава богу, он хотя бы не носит шорты. Или майку «Привет из Египта». Ну, и взгляд, у него все-таки взгляд бойца, так смотрят через бруствер; он слишком многое повидал, однажды был похищен и неделю провел в плену у подмосковной братвы, — а нынешние «сытые» в подавляющем большинстве имеют глаза фуражиров, тыловиков, людей из обоза.
Нет зрелища более странного, чем вид благополучного русского человека. Особенно любопытны родившиеся в конце восьмидесятых, проскочившие девяностые в качестве сопливой детворы. Теперь они окрепли, такие пупсики в скандинавском румянце, иного двухметрового юношу невыносимо хочется пощекотать двумя пальцами. Ухоженный, расслабленный русский к двадцати пяти годам норовит набрать вес, у него щеки, жопа и живот, и он не способен скрыть самодовольство. Социальная маскировка ему неведома, он всегда выглядит в точности на ту сумму, которую зарабатывает.
А вот брата моего благополучие не испортило, он его получил не в результате роста цен на энергоносители, и не система потребительского кредитования сделала его спокойным и благодушным.
Потом нам помешали. Подошла девушка и попросила сигарету. Я немедленно отдал всю пачку; дама не отказалась. Вернулась за свой столик, одинокая и независимая. Подождав минуту, я предложил ей присоединиться.
Присмотрелся. Коротко стриженная полная брюнетка в массивных клипсах. Некрасивая, но приятная, лет тридцати. Назвалась Аллой. Усаживаясь, совершила много кокетливых телодвижений.
— Мы братья, — сразу сообщил я.
— Непохожи.
— Настоящие братья всегда непохожи.
Мне симпатичны толстухи, затянутые в узкие одежды. Их всегда немного жаль. Забавно наблюдать, как их телеса рвутся наружу из штанов.
— Вы не думайте ничего такого, — предупредил я. — Мы с братом скромные, усталые, женатые и многодетные. Мы не ищем женского общества.
52 
