очень нудно 
72 
Фуражку унесло первым же порывом. Какое-то мгновение Обручеву думалось, будто и его сейчас подхватит под полы шинели и поволочет прочь, по вскипевшей воде. Потом тяжелая простынь смешанного с дождем ветра с оттягом ударила его по лицу, повалив наземь. Потемнело так, что геолог с трудом разбирал очертания палаток и колючей баррикады. Небо осыпалось тысячей сверкающих осколков, расколотое непрерывно вспыхивающими молниями, но синеватое блистание ничего не освещало – мир погрузился в лютый, жадный мрак. Что-то цеплялось из темноты, тянуло когтистые лапы, а ветер хлестал в лицо, сбивал с ног, вынуждал жаться к земле, нашаривать руками единственную надежную опору в пространстве, наполненном колючей водной пылью. Каждый шаг давался с натугой, и с каждым шагом вместе с теплом тела уходила надежда добраться до ненадежного убежища. В трех вершках от палатки, посреди лагеря, опытный исследователь ощутил себя беспомощным и одиноким, заплутавшим в бескрайнем просторе.
Потом пальцы его нашарили клапан палатки, чьи-то руки втащили ученого внутрь, в слепящий блеск одинокой лампы и душный жар чужого дыхания, тут же выметенный студеной метлой ветра.
– Однако! – просипел Никольский, всем весом прижимая к земле попытавшийся улететь край полотнища.
– Держите, вашбродь! – Горшенин затянул клапан, и в палатке стало тихо.
– Николай Егорович, – выдавил геолог, пытаясь выпутаться из ремня наплечной сумки. – Кажется, мы вас надолго стесним. До нашей палатки нам, боюсь…
– Дай бог нам всем без крыши не остаться, – проговорил лейтенант, с трудом перекрывая ослабевшим после болезни голосом грохот ветра. – Снесет, как пить дать…
Злобин вздохнул. После ранения он сильно осунулся, но глаза его потеряли нехороший лихорадочный блеск, так тревоживший зоолога. Похоже было, что опасность заражения отступила, и оставалось ждать, пока заживут раны, оставленные зубами и когтями стимфалиды. Скорее всего, дети и кони будут шарахаться от Злобина до конца его дней, но, по крайней мере, жизнь моряка оказалась вне опасности.
– «Поднял меня и заставил меня носиться по ветру и сокрушаешь меня».
– По вам, так это просто кара небесная выходит, – проворчал Никольский.
– Не кара, – лейтенант поднял палец. – «Господь говорил Иову из бури». Нам он ниспосылает испытание. – Он поворочался под одеялом. – Возможно, ему будет угодно лишить нас палаток.
Обручев только хмыкнул, пытаясь выпрямить ноги. В тесноте сделать это было трудновато.
– Палатку мы как-нибудь вчетвером удержим, – отозвался он. – Трудней будет дождаться, пока буря стихнет. Если Всевышний и желает испытать что-то, то, очевидно, наше терпение.
Дмитрий Мушкетов проснулся оттого, что его перестало мотать по койке.
Он не мог сказать, какой час на улице, – за иллюминатором стояла непроглядная темень. Корабль швыряло с волны на волну, но демонический голос бури, проникавший сквозь броню и переборки, утих. Черноту наполняли звуки штормовой ночи: скрип и скрежет, неясный гул, мерное биение поршней в паровых машинах, мелодии дерева и металла. В иное время молодой геолог, возможно, испытывал бы страх при мысли о том, что «Манджур» отдан на волю стихии. Сейчас им овладело облегчение оттого, что стихия отвратила свой мрачный взор от затерянного в океане корабля, пройдя мимо, к лежащим на восходе островам.
С осторожностью, нашаривая в темноте потерявшие привычность вещи, ученый зажег лампу. В ее тусклом свете можно было различить стрелки на циферблате. За непроницаемым слоем облаков поднималось в небеса невидимое солнце. Получалось, что страшная буря не помешала молодому человеку проспать большую часть ночи, хотя, спустившись с захлестываемой ледяными волнами палубы, он думал, что до самого утра ему придется сидеть, скорчившись, под негреющим одеялом, прислушиваясь к реву шторма и стонам гнущихся шпангоутов. Одежда, намокшая от первого шквала, конечно, за ночь ничуть не просохла. Пришлось, поминутно ударяясь то плечами, то головой, добывать из багажа сухую, вполголоса ругая себя: надо же было выйти на палубу без непромокаемого плаща.
В коридорах было одновременно клаустрофобически тесно и пугающе пусто. В такой обстановке принято описывать разные романтические ужасы, но никого страшней мичмана Шульца геолог не встретил. Румяная физиономия моряка поблекла от усталости.
– Что, Дмитрий Иванович, не спится? – с неубедительным интересом спросил моряк, пробираясь мимо прижавшегося к переборке Мушкетова к люку.
72 
