очень нудно 
96 
Впрочем, в этот раз окончательно проникнуться пессимизмом мне не позволили. Через минуту после взлета дверь в пилотский отсек распахнулась, точнее попыталась сие проделать, попутно отшибив пару-тройку неосторожно прислоненных конечностей, и с трудом протиснувшаяся в образовавшуюся щель голова в шлеме осведомилась, насколько я сумел интерпретировать донесшиеся до моего уха сквозь вой двигателей звуки, о наличии поблизости кого-нибудь из офицеров.
Попытавшись отыскать взглядом Николая, — безуспешно, так как руководивший процессом загрузки лейтенант взошел на борт последним и сейчас был где-то очень позади, — я предложил шлему себя, как заместителя командира роты, и в качестве оного был допущен в пилотскую кабину.
Мы шли метрах в двухстах над зелеными верхушками, держась левее и чуть позади машины первой роты… пилот попытался что-то выкрикнуть, но, осознав бесполезность сего деяния, попросту ткнул перчаткой в верхнее остекление блистера — прищурившись, я разглядел чуть ниже пылающего диска тонкие черточки ударных «Скифов».
Маршрут же пока оставался загадкой, хотя сбоку от приборной доски виднелась распятая на держателе полетная карта. К сожалению, она была затянута пленкой, из-за которой я со своего места мог разглядеть только большой солнечный блик.
Пытаться докричаться до пилотов было бесполезно. Пришлось смотреть за борт, в надежде натолкнуться взглядом на какую-нибудь характерную примету, и таковая не замедлила сыскаться — справа, в километре, ярко полыхнул золотом купол. Насколько мне было известно, лишь одна церковка в ближнем Подмосковье могла похвалиться столь необычным силуэтом — ибо иных желающих последовать чудачествам «Болдинского Отшельника» попросту не сыскалось. Забавно… до войны десятки, если не сотни, исследователей творчества Есенина с пеной у рта ломали копья над вопросом, что же заставило поэта избрать местом своего затворничества именно эту, имеющую столь знаменитую в истории литературной России тезку, деревушку… запомнил потому, что Юлия также интересовалась сей темой, но быстро охладела, выдав напоследок вполне конфуцианскую сентенцию: трудно понять логику гениев, особенно когда они ею не руководствуются.
Мы бывали здесь с ней… катались на лошадях… прятались от грозы на сеновале в соседней Голенищевке. Потом приютивший нас хозяин учинил торжественное чаепитие из огромного сработанного в прошлом веке тульского самовара. За чаем и плюшками нам довелось выслушать повествование о прошедших чуть ли не в этом самом доме юности и отрочестве Михаила Илларионовича… весьма занимательно, но после мне пришлось долго убеждать Юлию в том, что будущий князь Смоленский все-таки провел свои детские годы немного в иных краях, и, кажется, она на меня за это немного обиделась.
Глава четвертая
Нашей базой стала бывшая усадьба в двух километрах к югу от деревеньки Коноплино — полагаю, ее обитатели и были ответственны за тот факт, что на месте старинного особняка одиноко маячили лишь потемневшие колонны парадного входа и заросшие крапивой головешки. Зато уцелела большая часть хозяйственных построек, в которых, собственно, и расположился батальон.
Как я понимаю, единственным достоинством сего места являлась его близость к прямому и при этом не стиснутому лесом отрезку шоссе, на котором турбокоптеры без особого труда могли отрабатывать взлет и посадку «по-самолетному», то есть с пробегом. Правда, первую неделю к настоящим машинам — если не считать сам факт переброски — нас никто не подпускал. Логично… пока же мы не менее старательно репетировали процесс загрузки-высадки «в отсутствие объекта», постепенно доводя указанные навыки до автоматизма и, полагаю, попутно прививая личному составу стойкое предубеждение к любым методам передвижения, требующим отрыва от земной поверхности. Крайне поспособствовал сему оригинальный подарок, коим на второй день нашего пребывания здесь облагодетельствовал нас один из «Титанов», доставивший, согласно приказу комкора, ни больше, ни меньше, как подбитый аэровагон. Разумеется, все мало-мальски ценное с него было уже давно «социализировано», но корпус, если не считать цепочки пробоин от «эрликона», сохранился в целости. Пробоины были забиты затычками, после чего аэровагон был хитроумно установлен на шасси обнаруженного в одном из сараев в почти столь же непотребном состоянии комбайна и поименован «тренажером для личного состава аэромобильных войск типа тяни-толкай». Бурные аплодисменты, равно как и почетное право первым опробовать агрегат, адресуются лейтенанту Волконскому… и его взводу.
96 
