109 
Я встал в коляске, ухватившись за плечо солдата. Но разглядеть впереди толком все равно было ничего невозможно. Ну, стоят какие-то мужики на ступенях комитета. Ну, устроили что-то вроде публичного диспута. Кто-то там даже с оружием… Но суть-то в чем?
– Что здесь происходит, граждане? – поинтересовался я у ближайших к фиакру слушателей.
Какой-то человек на костыле, в поношенной солдатской форме, но с фартуком ремесленника поверх нее, отвлекся от вслушивания в обрывки доносящихся от комитета фраз и бросил на меня раздраженный взгляд. Но раздражение тут же сменилось интересом. Он грузно – явно непривычно – развернулся, всем телом повисая на костыле, и всмотрелся в меня пристальней. Лицо его уродовал шрам на правой щеке. Шрам был вполне свежий. Возможно, поэтому я признал человека не сразу.
– Ба! – опередил меня одноногий. – Да это ж никак наш генерал!
А вот по голосу я его вспомнил сразу.
– Сержант Франсуа Жубер, если не ошибаюсь? Второй батальон второго полка?
– Был сержант Жубер, да весь вышел! Теперь вот опять сапожничаю… А у нас в бригаде слухи ходили, что вас из армии выгнали…
– Так и в самом деле выгнали. Только об этом рассказывать долго. Скажи-ка мне лучше – что тут такое делается?
– А!.. – Жубер скривился и махнул рукой. – Власть переменилась!..
– То есть?.. – Вот новость. Почему мне никто не доложил, как говорится… Вроде ж ничего такого не происходило, когда я сюда ехал. Да и накануне все нормально обстояло. Впрочем, похоже, гражданин предвосхищает «Свадьбу в Малиновке» не совсем в том смысле… А как раз в том, что в оперетте был. В узкоместном.
Так и оказалось:
– Да нынче ночью недовольные действием комиссаров собрались в комитете да и переизбрали весь состав. А утром старые пришли и полномочия свои отдавать отказались. Вот теперь ругаются. Даже из Конвента кого-то прислали, чтоб разобраться, кто тут и что…
Ага… Именно оно самое. Ничего особенного. Если кто чего не понял – обычная здесь практика. Ну, настолько хорошо вот продумана организация новых республиканских органов власти. Комиссары секций имеют какие-то полномочия только в рабочее время – с утра до вечера. А ночью, в принципе, активисты противоположного политического направления спокойно могут собраться в опустевшем помещении комитета и своим альтернативным большинством принять то решение, которое не проходило днем. Потому что днем их – меньшинство. Ага… И такая вот чехарда тут довольно регулярно приключается, просто я лично с ней еще не сталкивался. Здесь, в Париже, не сталкивался. В других-то местах – сколько угодно. И я смещал, и меня смещали… На родимой Корсике аж со смертным приговором. Так что дело, в общем, житейское…
Смех в том, что должности комиссаров – как это несколько позже и в другой стране было сформулировано – являются «освобожденными». То есть – комиссарам правительство платит зарплату за их комиссарство. Не запредельную, правда. Но все же… И по идее сменять кого бы то ни было может только оно. Точнее – должно бы мочь. Ан нет!.. Потому правительство в этом вопросе проявляет полную толерантность – не вмешивается. Чтоб неприятностей не заработать. А Конвенту оно и вовсе по барабану. Поскольку депутаты используют шатания электората в секциях в своей политической борьбе. Их это устраивает…
– Понятно… – резюмировал я. – А чего не поделили-то между собой эти уездные предводители команчей?
– Да дьявол их знает! – Жубер опять махнул рукой. Вышло это у него неуклюже из-за того, что второй он все время старательно цеплялся за костыль. Явно еще не освоился передвигаться с одной ногой. – Вроде как прежние слишком мало занимались нуждами простых граждан!.. А эти собираются непреклонно исполнять волю Суверена… Добиваться снабжения хлебом и Конституции… Но по мне так – просто захотели жалованье за должности на дармовщину получать. Хотя что там того жалования? Тысяча восемьсот ливров в год… На Хлебной пристани грузчики зарабатывают больше! Вот только там вкалывать надо…
Я хмыкнул. Вот что отличало сержанта бригады имени Парижской коммуны Франсуа Жубера от основной массы – так это то, что у него мозги на политике не были повернуты. Сколько я помнил – выходец из деревни, он и в политическом смысле отличался практической сметкой. То есть как и положено солдату: держался подальше от начальства, поближе к кухне. И революционных речей не произносил, в отличие от большинства. Притом что сержантом его выбрали сами солдаты за обстоятельный характер и организаторские способности. Теперь я мог видеть, что и на гражданке он не отличался интересом к вопросам власти. Через что и мыслил куда трезвее, чем окружающие. Которые как раз сейчас все превратились в слух. Ловя препинания ораторов двух соперничающих группировок. Взывающих к судьбам нации…
109 
