очень нудно 
55 
И когда один его друг погиб, а другой был избит до полусмерти, красота навсегда перестала быть для юноши божеством.
Возьмите красивое и разрушайте его. Убейте, сломайте, порвите на части. Превратите красивое в безобразное – там истина.
Легко понять красивую смерть. Горячую, чистую военную смерть от быстрой вражеской пули. А вы поймите безобразную, глупую смерть задушенного, зарезанного, забитого ногами молодого человека, который задолжал и наделал ошибок. Поймите такую смерть – тогда все поймете.
Перед красивыми смертями следует склонять головы. Но это не значит, что некрасивые смерти нужно предать забвению. Что – если бы моего друга Миронова убили за пятьдесят китайских пуховиков, это была бы глупая смерть? Я не согласен. Он очень твердо себя повел в той истории с пуховиками, пошел на принцип, до конца. И потом зауважал себя, и я его тоже зауважал.
Ночью я несколько раз просыпался от стрельбы. Хаотичной, очередями и одиночными, из разных калибров. Капитан Семенов не ложился – видимо, дежурил. Его рация хрипела, несла через эфир распоряжения высоких командиров:
– Прекратить всякую несанкционированную стрель12 бу. Как понял? Прием.
– Понял вас, – отвечал капитан. – Есть прекратить стрельбу.
Увидев, как я ворочаюсь в койке, он развел руками.
– Как ты ее прекратишь, стрельбу? Пусть они стреляют.
– Кто?
– Ребята.
Я кивнул, но капитан решил, что я не все понял, и особенным тоном произнес:
– Оружие. Оно должно стрелять.
Утром он дозвонился до Грозного и выяснил, что город открыли. Вдвоем мы дошли до рынка, и я уехал на дребезжащем, пробитом пулями такси.
Глава 13. 2009 г. Гоген, безделье и русский капитализм
Обычно я просыпаюсь около восьми утра и коротко обдумываю предстоящий день. Подробное планирование происходит, как уже было сказано, позже, в баре, за чаем, но о главном лучше размышлять сразу после пробуждения: обычно в этот момент на ум приходят простые решения самых замысловатых житейских уравнений.
Далее – если день обещает быть сложным, я встаю. Но когда дел мало, обязательно сплю еще час или даже два.
То есть, так было раньше, в прошлой жизни, вчера, позавчера и пять лет назад. Были времена – я вставал в половине шестого, и вбегал в рабочий кабинет к семи утра, и работал до девяти-десяти вечера. Сейчас такой режим кажется мне смешным. Внутренний хозяин полностью подавлял внутреннего раба и эксплуатировал его жестоко и изобретательно.
Сегодня я спал до обеда. Периодически выныривал оттуда сюда, и внутренний хозяин пытался что-то приказать внутреннему рабу; но раб со слабой улыбкой ласково посылал хозяина по известному адресу и опять задремывал себе.
Только алкоголики знают, что такое трезвость. Только тот, кто много работает, умеет наслаждаться бездельем.
Задолго до того, как у меня появился офис – тот самый, куда я рвался к семи утра, – был еще период в жизни, сразу после школы, до ухода в армию. Семнадцатилетний провинциальный парнишка только что поступил в университет, на вечернее отделение, а днем работал на стройке. Вставал затемно и ровно в восемь, облаченный в телогрейку, вливался в трудовой коллектив, трудно дымящий папиросами «Казбек».
«Беломорканал» обходился на две копейки дешевле и считался уделом низкооплачиваемых плебеев; мои же соратники полагали себя элитой рабочего класса, особенно каменщики и сварщики, и не без оснований: денег они заколачивали нехило.
Месил раствор, пилил доски. В четыре вечера – за час до конца рабочего дня – парнишку отпускали, как несовершеннолетнего малолетку; поезд в Москву уходил в пять, первая лекция начиналась в семь. Две пары, с семи до десяти вечера, далее опять поезд, назад, домой, в Электросталь. В первом часу ночи чувак добирался до дома, съедал объемистую миску горячих макарон с сыром и черным хлебом, запивал чаем и падал. 13 Так продолжалось всю неделю: котлован – электричка – лекции – электричка – спать. В электричках были прочитаны «Илиада», «Одиссея», Аристофан и Софокл. Зима восемьдесят седьмого года была холодная, парнишка мерз, комедии Аристофана не согревали нихера.
Лучшим днем считалась пятница: в полночь, дойдя пешком от вокзала до дома, парнишка переживал экстатические моменты: впереди два выходных! На подходах к родной девятиэтажке он даже позволял себе, несмотря на усталость, постоять пять минут, запрокинув голову и изучая небо, – прочувствовать момент. На самом деле по воскресеньям он зубрил, иногда весь день напролет (ему тяжело давался немецкий язык), а под отдых отводилась только суббота.
55 
