очень нудно 
48 
– А зачем, – спросил Денис, – он говорил, что семени стебля не существует?
Глеб звякнул горлышком бутылки о стакан.
– Хотел посмотреть на твою реакцию. И ты наверняка прокололся.
– Я не прокололся.
Глеб опять фыркнул:
– Это тебе так кажется. На самом деле в его кабинете могло быть аппаратуры всякой напихано, в стенах и в потолке. Датчики, сенсоры и прочая дребедень. Техника вычисляет любое вранье за секунду.
– Если я прокололся, почему мы с тобой сейчас здесь, а не у них? В камере? Или не в болоте валяемся, во Владимирской области? Как Хобот?
– Не знаю, – сказал Глеб. – Во-первых, я считаю, что пока нам просто очень везет. Во-вторых, они, может, вломятся сюда через минуту.
Денис помолчал, оглядел полутемную комнату и спросил:
– А вдруг зародыша на самом деле не существует? И никто не собирается платить за него миллионы?
Студеникин указал пальцем на контейнер:
– А это что?
– А это не зародыш. А что-то другое.
– Тогда подойди и возьми его в руки. Хотя бы на пять минут. Если выдержишь… А потом сам скажешь, что это такое.
– Да, – согласился Денис. – Ты прав. Мы с тобой можем не сомневаться.
Глеб поставил бутылку на пол и встал. С коротким кряхтением. Это было вполне юмористическое, молодецкое кряхтение, и встал он вполне упруго, и прошелся по комнате вполне пружинисто, но Денис опять подумал, что старший товарищ очень сдал за последние месяцы. Постарел и осунулся. У него дрожат пальцы, у него блестят глаза, он стал многословен, и его часто трудно понять: он начинает всякую фразу клоунским тоном, с глумливой ухмылкой, а заканчивает хрипло, на трагическом надрыве.
Сейчас он даже раздражал Дениса. Мудрый и опытный друг, полгода назад терпеливо обучавший новичка премудростям незаконной доставки товаров на сотые этажи полумертвых башен, ныне высокомерно улыбался, то и дело скреб грязными ногтями небритые щеки и вообще вел себя как пастух, невзначай пропивший стадо.
– Одна деталь, – сказал Глеб, останавливаясь перед ним и засовывая руки в карманы. – «Мы с тобой» – это неверное высказывание. «Нас с тобой» не существует. То есть ты понял, да? Во-первых, есть Глеб Студеникин, плохой человек, разложенец и преступник, нашедший какой-то предмет, предположительно – семя стебля. Во-вторых, есть его знакомый Денис Герц. – Глеб поднял не слишком чистый указательный палец. – Даже больше скажем: случайный знакомый… Правильный честный парень, студент, активист слома. Строитель новой жизни. Как только честный парень Денис узнал о семени стебля, он решил обратиться в патруль, но преступник Студеникин обманом и угрозами заставил Дениса молчать. Эти два человека – очень разные, между ними нет ничего общего. Студеникин – антиобщественный элемент, он даже школу не окончил. Родители погибли, с двенадцати лет – беспризорник… Он на пять лет старше Дениса Герца, он принадлежит к другому поколению, он запутал юношу… Обещал, что сам сдаст находку в патруль или в управу…
Денис рассмеялся.
– Я говорю серьезно, – сказал Глеб. – Отвечать – мне. А ты – ни при чем. Понял?
– Нет, – весело ответил Денис. – При всем желании я не смогу изобразить наивного мальчика. Таланта не хватит. И потом, разве мы с тобой – не одно поколение? – А по-твоему – одно? – спросил Глеб.
– Конечно.
Студеникин посмотрел гордо, с превосходством.
– Нет, пацан. Мы с тобой – не одно поколение. И никогда не будем одно поколение. Ты родился в первый год искоренения, а мне тогда было уже пять с половиной. На второй год тебе было два, а мне – семь. Второй год был самый страшный. И я хорошо понимал, что происходит. Ты был детеныш неразумный, а я – мальчишка. У меня все вот так, – Глеб поднес к лицу ладонь, – перед глазами стоит. Мы жили на шестьдесят третьем. Школа была на шестьдесят восьмом. Пентхаусы и девяностые уровни к тому времени уже сожгли, и все кое-как улеглось… Военное положение, передвижные кухни… Все почему-то решили, что жизнь налаживается. Помню, отец говорил матери: не волнуйся, все уже кончилось, и вообще – травы больше нет, во всех окнах – солнце, это же счастье… А потом, – Глеб неприятно ухмыльнулся, – из кранов перестала течь вода. Не сразу, конечно. Сначала горячую отключили, а холодную стали давать по графику. Час утром – час вечером. Потом напор уменьшился, утром мы едва успевали набрать ведро, для питья. Это не очень мешало, потому что отец каждый день ездил вниз и покупал воду или заказывал по три-четыре фляги с доставкой… Но однажды лифты обесточили. И доставка прекратилась. Из тридцати лифтов в нашем доме работал только один, для скорой помощи… Мы перестали бывать внизу, ходили только в ближайший супермаркет, уровнем ниже, но в ноябре свет на наших этажах отключили, и супермаркет закрылся. Потом настала зима, а отопление не заработало. То есть ты понял, да? Каждый день трогаешь радиатор, надеешься – а он ледяной, как могила… Люди стали уходить вниз. С восьмидесятых, потом с семидесятых, сначала понемногу, потом повалили толпами…
48 
