очень нудно 
57 
– Не важно, – ответил гений. – Допустим, портвейн.
«Он выглядит стариком, – подумал Герц. – Бодрым, наглым, но стариком. А ведь мы ровесники. Или нет – он старше почти на год. Сорок лет назад, в школе, это казалось важным».
– Пожалуй, я тоже выпью. С тобой. Можно?
– Можно. – Гарри кивнул. – Только зачем? Ты ж травоядный. Тебе от алкоголя никакой пользы.
Савелий в панике огляделся и пробормотал:
– Откуда ты…
Годунов брезгливо хмыкнул:
– Перестань, Герц. У меня глаза есть. Давно жрешь мякоть?
– А ты?
– А я пятнадцать лет как завязал. Последний раз употребил в тридцать семь. Тогда только-только научились делать третью возгонку. Шептались: «Ах, третий номер – это нечто!..» А я сидел на втором номере. Попробовал третий и сказал себе, что пора прекращать…
– И как это было? – тихо спросил Савелий. – Говорят, завязать с мякотью нельзя.
– Можно. Берешь – и завязываешь. Я, например, мясо ел. Пять раз в день. Тошнило, в обморок падал. Давился, но глотал. Сало, баранину жирную… И водку хлестал. Так продолжалось почти два года. Потом полегчало.
Герц помолчал и спросил:
– Ты веришь, что китайцы перестанут платить?
– Еще бы.
– Но это же катастрофа. Что с нами будет? Четыре пятых населения разучились работать. В Москве растет третье поколение профессиональных бездельников. Как они выживут, если китайцы объявят дефолт?
Годунов пренебрежительно скривился:
– Кто захочет – выживет. Например, этот болван Пружинов легко выживет. Он тяжелый человек. И даже, наверное, плохой. Завистливый. Но он умеет трудиться, он выживет. Мальчишка Филипп без памяти влюблен в себя, но он тоже выживет. Валентина выживет непременно, она твердая, как железо. Она даже на ощупь твердая…
– Старый селадон, – с отвращением пробормотал Герц.
Годунов улыбнулся, глотнул из своего стакана.
– Выживут многие. Но не все. И не большинство.
– Выживут сильные, – шепотом предположил Савелий.
– Разумеется, – кивнул Годунов. – Выживут лучшие. Те, кто умеет терпеть и адаптироваться. Но лучших, уважаемый шеф, мало. Надо, чтобы выжили и другие. Худшие. Они тоже нужны обществу. Ленивые, глупые, бессильные, кроткие необходимы. В Библии сказано: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю»… И вот их – слабых, кротких – всегда особенно жаль. При любом катаклизме именно огромная масса слабых принимает на себя основной удар…
– Гарри, – перебил Савелий, – а я, по-твоему, какой? Сильный или слабый?
– А сам ты как думаешь?
– Э нет, Годунов. Так не пойдет. Мне интересно твое мнение. Школьный товарищ, единомышленник, однокорытник, исчезает на тридцать лет. Потом я его нахожу, отмываю от грязи, высмаркиваю, предлагаю интересное дело, а он, видите ли, не может ответить на простой вопрос. Давай говори. Какой я теперь стал? Сильный или слабый? Только без вранья.
Гений рассмеялся. Когда-то Герц знал Гарри Годунова как смельчака, охотника за истиной. Теперь его суждения представляли собой сокрушительную смесь цинизма и демагогии.
– Мужскую силу, – сказал гений, – считают по бабам. Сколько баб у тебя было, настолько ты и силен. Но ты не напрягайся, не веди подсчеты. Важно не только количество, но и качество.
«Насчет баб – это он правильно мне напомнил», – подумал Савелий и с достоинством произнес:
– По количеству я середнячок. А качество было разное… Впрочем, не важно. Иди к черту, Годунов. Джентльмен никогда не пересчитывает своих женщин.
– Ха! – Годунов съехал из положения сидя в положение полулежа. – Я не джентльмен. Я сочиняю книги, я вне систем и оценок. Я пьяница, хам, экстремист, подонок, житель пятого этажа…
Савелий кивнул и засобирался:
– Сиди тут, пьяница. А я отъеду. Ненадолго. Срочные переговоры. Вернусь через три часа.
4
– Зачем я тебе нужна? – спросила Илона между выдохами. – Я девушка с двадцать первого этажа. Я никогда ничего не делала. И не буду делать. Я ничего не знаю. Я нигде не была. А ты весь в работе, в мыслях каких-то… Серьезный, богатый…
– …людоед, – подсказал Савелий.
– Да. Людоед. А людоеды с травоедами дел не имеют.
– Я тоже не имею с тобой дел. Я с тобой сплю. Да и то – днем. И потом: я не настоящий людоед.
– Вы все такие, – протянула Илона. – Ненастоящие.
– Что значит «все»?
– Ну… Ты ведь у меня не один.
57 
