19 
— И где же он теперь?
— А хрен его знает… уехал куда-то, на охоту вроде бы. Да так и не вернулся.
— Дело в том, что возможность их дальнейшей «работы» в привычном ключе я сразу пресек. И устройство национального анклава среди нас — тоже. А для их верхушки это смерти подобно — они власть теряют моментально. Вот и решились на отъезд, авось хоть там что-то подобное сотворить смогут.
— А смогут?
— Да черт их знает! Нет, сами таджики — народ трудолюбивый и работать может. Не должны пропасть — мы же их не голыми и босыми в лес выгнали? Все потребное для обустройства им выделили, даже несколько армейских палаток — на первое время — в машины погрузили. А вот уж как их верхушка завернет…
— Эти, пожалуй что, и завернут. Они, кстати говоря, не только таджики. Уйгуры есть, еще кто-то… черт их разберет… Насмотрелся я на этого деда… — сплевывает на землю полковник. — Ему в руки «маузер» — так чистый курбаши бы и вышел! Он их жестко держал — шибко не забалуешь! И подручные ему под стать, такие же головорезы. Но внешне — все чинно выглядит. Не скандалят, никаких вопросов не задают. Но и с другими не общаются. Вообще. Даже воду и ту из отдельного крана брали! Человек у них заболел, наш врач — к деду, мол, надо посмотреть. Тот как отрезал: аллах, мол, лучше знает, кому и что положено. Так и не пустили врача.
— А больной?
— А что больной? Помер, естественно. Они его сами и похоронили — он, судя по некоторым признакам, нехилую дозу радиации схватил. Залез, надо полагать, куда не следовало, вот и огреб.
— Да… вовремя мы эту компанию отсюда наладили. Только такого геморроя нам и не хватало…
Но неприятные сюрпризы этим не заканчивались.
— Здравствуйте! — Мужчина представительной наружности, с сомнением оглядев стул, осторожно на него уселся.
— Добрый день! Вы хотели меня видеть, у вас есть какие-то вопросы? — рассматриваю я своего собеседника.
Одет он хорошо, выглядит аккуратно и даже несколько вальяжно. Это несмотря на то, что просидел вместе со всеми на ремзаводе столько времени! Чувствуется — мужик за собою следит. Хотя, в сочетании с лысиной и очками… на начальника он походит мало, и это, по-видимому, ему не по душе.
— Да. Собственно говоря, я не понимаю вообще — на каком основании вы производите составление каких-то списков? Ограничиваете людей в их праве на свободное передвижение?
— Стоп-стоп-стоп! Давайте-ка по порядку. Для начала хотя бы представьтесь. А то как-то нехорошо получается. Кто я такой — тут уже каждая собака знает. Да и на двери табличка висит — прочитать можно. Полковника Лапина здесь уже тоже никому представлять не нужно.
— Вы меня не знаете? — искренне удивляется визитер. — До сих пор не узнаете?
— Нет. Вы же не киноактер — это их все население в лицо помнит.
— Сергей Адамович Капышев.
— Очень приятно, Сергей Адамович. Итак — слушаю вас.
— Я про списки!
— Простите, но каким образом вы предлагаете наладить учет и контроль? Как мы будем организовывать снабжение населения, если не будем иметь этих данных?
— Для этого есть демократически избранные органы самоуправления!
— Отлично! — встаю и подхожу к двери. — Пойдемте?
— Куда?
— Познакомьте меня с этими достойными людьми. Ну? Чего же вы ждете? Я с превеликим удовольствием спихну на их плечи несвойственные нам обязанности.
В данном случае я над ним откровенно издеваюсь. Никаких следов этих самых органов мы так и не отыскали. А отдельные обнаруженные нами работники указанных структур были абсолютно неспособны делать хоть что-нибудь. Руководить — это пожалуйста! Но вот брать на себя ответственность… да еще в такое время… желание отсутствовало напрочь.
Визитер явно в замешательстве — не ожидал такого поворота событий. Вставать со стула не спешит.
— Э-э-э… но… я полагал, они должны сюда прибыть? Это же их сфера деятельности?!
— Должны… — возвращаюсь на свое место. — Но не прибыли, увы… А как появятся — так сразу же на них всю эту тягомотину и спихну! У вас еще вопросы есть или все на этом?
— Есть! — с некоторым вызовом отвечает собеседник. — По какому праву вы устроили депортацию мирных и трудолюбивых таджиков? Это дискриминация!
Ему бы микрофон в руки — телеканалы лбами бы долбились, к себе его затаскивая! Пафос, благородное негодование — трибун! Сейчас «кровавую гэбню» обличать начнет, вон уже и воздуха в грудь набрал…
19 
