Глава 3

Многочисленные соглядаи Ранеба донесли своему господину: фараон не посещал храм Птаха и таинственным образом покинул город. И никто не знает: куда именно направился Аменхотеп.

Ранеб, как умудрённый жизненным опытом царедворец и служитель культа, тотчас почувствовал приближение опасности. Он догадался: фараон направился в Саккару, город мёртвых. Но для чего? Неужели для свершения ритуала хед-себ?

…По окончании священного ритуала фараон поведал Эйе о том, что видел в Дуате, и о предупреждении Гора-Нармера. Эйе искренне удивился: каким образом Апофис, обитатель вод загробного мира, может навредить фараону в земной жизни? Однако, поразмыслив, решил судьбу не искушать, а предпринять на всякий случай действенные «защитные» меры.

Именно поэтому сразу по прибытии в Инебу-Хедж жрец удалился в храм Осириса и уединился в небольшой комнате, заставленной полками исключительно со священными свитками и текущими записями о собираемых налогах, строго-настрого запретив всем беспокоить его.

Желая предотвратить угрозу, которая может исходить от коварного змея, Эйе быстро изготовил из воска небольшую фигурку демона Апофиса, после чего развёл в серебряной чаше огонь и бросил её туда. Наблюдая, как очистительное пламя пожирает воск, превращая его в бесформенную массу, начал торжественным голосом читать молитву:

– Приветствую тебя, тварь из воска! Ты, которая уползает во тьму… ты, которая утаскивает своих жертв во тьму и уничтожает их. Ты, живущая за счет слабых и беспомощных! Пусть же ни я, ни фараон Аменхотеп никогда не станем беспомощными пред тобой и никогда не будем повержены тобой! И яд твой никогда не проникнет в члены наши. Я – бог Атум, что находится в передней части Нут (неба)! Меня и фараона защищает сила, которая остается со всеми богами на вечные времена – божественная сила с прародины Та-Урсы![50]

Закончив молитву, Эйе развернул кусок папируса и, окунув кисточку в чёрную краску, изобразил на нём виньетку, где воин, олицетворявший Аменхотепа, копьём пронзал демона-змея. Аналогичных виньеток жрец нарисовал ровно семь.

После проведённого действа Эйе отправился в покои фараона, где аккуратно развесил виньетки на стенах, дабы те охраняли своего господина от ночных посягательств демона.

Действительно, демон не раз приходил по ночам к Аменхотепу, но так не смог завладеть, ни его разумом, ни душой. Виньетки и молитва Эйе оказались весьма действенными.

Демона же вызывал Ранеб в своём тайном святилище. Но прежде он, переодевшись горожанином, посетил торговую площадь, где можно было купить всё, что угодно, в том числе и змей, из которых лекари изготавливали различные снадобья. Ранеб купил змей, которых умелые змееловы-псилы добывали в бескрайней пустыне, и принёс их в дар Апофису. Несмотря на то, что демон сам имел обличие змея, по преданиям он более всего предпочитал жертвоприношения в виде своих земных сородичей. Никто из жрецов уже не помнил: почему именно перед изваянием Апофиса обезглавливали змей. Смысл этого ритуала затерялся в глубине веков…

* * *

Через несколько дней Аменхотеп собрал государственный совет, умышленно не сообщив об этом Верховному жрецу Ранебу. На совете присутствовали лишь эрпатор, чати Хану, первый и второй советники, главный писарь, хранитель печати, хранитель казны да с десяток важных сановников. Следуя совету мудрого Гора-Нармера, фараон ближе к концу заседания провозгласил:

– Во благо священной земли Та-Кемет считаю необходимым многократно увеличить храмовые подати в казну Инебу-Хеджа!

Ответом Аменхотепу послужила мёртвая тишина. Он обвёл присутствующих цепким взглядом, но прочесть по выражению лиц царедворцев их тайные мысли так и не смог. Тогда владыка Египта перешёл к более решительным действиям.

– В первую очередь хотелось бы выслушать твоё мнение, Мемес! – обратился он непосредственно к первому советнику.

Тот, явно замявшись, уклончиво промямлил:

– Право, о, солнцеподобный, я затрудняюсь с ответом. Боюсь, сия мера может повлечь недовольство со стороны настоятелей крупных храмов и влиятельных жрецов… Хотя, с другой стороны, государственная казна пустеет с каждым днем…

Резко взмахнув плетью, сжимаемой в левой руке в качестве символа власти, и столь же резко опустив ее, фараон объявил вердикт:

– Я воспринимаю твой ответ как непростительную нерешительность!

  34