40 
Неожиданно нахлынули новые сомнения. Не меняет ли она зависимость от требований собственной семьи на зависимость от поддержки Ника?
— Не смей, — предостерег он. Она моргнула.
— Что не сметь?
— Не смей сомневаться в себе.
— Я не сомневаюсь.
— Сомневаешься. Я тебя знаю, Санни.
Еще один момент истины для нее. Он ее знает. Настоящую. И хочет ее настоящую, со всеми недостатками.
— Мне надо убедиться, что я действительно чего-то хочу и не хочу, — сказала она. — Понять, где кончается долг и начинается мое желание.
— Ладно. Если я сейчас уйду, сказав, что мы никогда больше не встретимся, потому что я не хочу тебя видеть, сможешь ты тогда отправиться назад, к призывающему тебя долгу?
Горло ее перехватило от одного лишь предположения, что он может не захотеть ее больше видеть.
— Да, — прошептала она. — Но я…
— Неужели, предлагая нам увидеться еще, ты просто уступаешь моему желанию?
— Нет. То есть, я надеюсь, что ты тоже хочешь со мной встречаться, но, конечно, и мне этого хочется.
— Тогда в чем дело? Пойми, тебе совсем не обязательно заниматься всем самой.
— Обязательно. Именно мне. Никто больше не сможет.
— Должен быть кто-то, кто сможет пойти на совет директоров за тебя, а потом отчитаться по полной программе.
— Ник, это… — Внезапно его слова дошли до нее. — Погоди. Откуда ты узнал про совет директоров?
Он улыбнулся с обезоруживающим простодушием.
— Слушай, возможно, моей сдержанности хватит, чтобы отойти в сторонку, пока ты сражаешься со своими драконами. Поверь, пламя, извергаемое твоей бабушкой, видно невооруженным глазом, но позволить поджарить тебя, не попробовав вмешаться — чересчур. Я был наготове.
Ей бы надо жутко разозлиться на него, но Санни не сумела. И кто б смог отвергнуть подобную заботливость?
— В утешение тебе могу сообщить, что пытался оставаться в конторе.
— Целых пять минут, верно?
Он ухмыльнулся.
— Если не шесть. — Потом посерьезнел. — Я очень сожалею по поводу твоего дедушки. Я пропустил эту часть. Зато относительно обязательств все слышал превосходно. Я хочу тебе кое-что сказать, Санни. Что бы они для тебя ни делали, сколько бы ни дали, у них нет права распоряжаться твоей жизнью.
— Я знаю, Ник. Жизнь здесь научила меня ко многому относиться совсем по-другому. Но научила, между прочим, и тому, как важна семья. Возможно, сейчас кажется, что они не заслужили моей преданности, но так могло случиться потому, что я сама недостаточно ясно дала им понять, чего хочу. Я планировала все изменить. Не знаю, что я могла бы изменить. Но одно могу сказать достоверно — себя я изменить могу и не отступлю. И еще — не имею я права повернуться спиной к своей семье. Не сейчас.
Ник помолчал, потом нежно провел пальцами по ее губам и едва слышно произнес:
— Здесь у тебя тоже семья. Не поворачивайся спиной и к нам тоже.
— О, Ник. — Она обхватила ладонями его лицо и поцеловала его, изливая в поцелуе все свои страхи, сомнения и надежды.
А потом они оба молчали. Санни положила голову ему на плечо.
— Знаешь, — наконец сказала она, — я всегда боролась со своим эгоизмом, но не слишком преуспела.
Он фыркнул ей в шею.
— Мне казалось, тебе, наоборот, надо научиться быть поэгоистичнее.
— Ты понятия не имеешь, во что впутываешься, я имею в виду мою семью. У деда довольно жесткие понятия относительно устройства мира. А бабушка… сразу говорю, идея, что мы с тобой можем быть вместе, точно не найдет у нее ободрения.
Ник склонился, чтобы смотреть ей прямо в глаза.
— Mi cara mia[1], если ты подстроилась под требования моей семьи, то будь уверена, и я как-нибудь переживу запросы твоей.
Санни не знала, смеяться или плакать. Она никак не могла решить, стоит ли оттягивать разрыв, не лучше ль одним махом обрубить все связи — сомнения рвали ее на части. Но, учитывая перспективы ближайшего будущего, заслужила же она хоть небольшую отсрочку.
Глава четырнадцатая
Она ушла. Ник слепо глядел на колонки цифр перед собой. Конечно, до нее рукой подать — один телефонный звонок, двадцать минут езды. Все равно — тут ее нет. Ни наверху — играющей с одним из его неугомонных племянников, ни на кухне — демонстрирующей свой идеальный итальянский в процессе произнесения изощреннейших ругательств. Ее не было в его постели, в его объятиях, в пределах досягаемости.
40 
